– Я – ничего, Гюльнарчик, – вяловато, все еще думая о ситуации, которую ему только что изложили, отозвался Роман. – Я-то подумал, что это ты так умеешь… Пси-связь устанавливать безо всяких наших ментосканеров, усилителей, фильтров, фиксаторов… Ты, – он встряхнулся, тоже поднялся из шезлонга, – очень толково все разложила. Вот само собой и получилось… – Уже уходя, он бросил через плечо: – Мы оба слишком долго облучали мозги разными пси-операторами. Вот и запрограммировались на общность мышления.
Он так извинялся, а на самом деле думал, что уже почти здоров. И болтаться тут еще два месяца, или сколько ему осталось по расписанию, не намерен. Следовало возвращаться в Центр и все узнать из первых рук, от начальства, чего бы это ни стоило, пусть даже пометки в личном деле о вопиющей недисциплинированности. Пусть даже с суровым выговором от генерала. Но лететь нужно было, это он решил, что называется, намертво.
Секретаршу в приемной генерала Желобова Роман не знал, только видел в коридорах, когда она куда-то торопилась с канцелярской папочкой в руке, но даже не раскланивался. Генерал во исполнение секретности пользовался бумажками, а не пересылал документы по внутренней, хорошо защищеной сети, со смехом отмечали многие, всем казалось, что у них в Центре секретить нечего.
Но пришлось признать ее главенство, когда она усадила Ромку ждать, пока генерал освободится и примет его. Ромка ждал, а что еще оставалось? Да он, собственно, и знал, что придется ждать.
Из пансионата он добрался до Магнитогорска быстро, даже немного недоспал в аэросамолетике, который тарахтел моторами, шумел другими частями конструкции, но благополучно доставил его по назначению. В салоне на дюжину пассажиров летело многочисленное семейство почтенных казахов – пожилая пара с невесткой сына этой пары и четырьмя ребятишками, беспокойными и любопытными, которые отвлекали Ромку, пробуя говорить с ним по-русски. Говорили они с таким чудным акцентом, что мамаше приходилось переводить с извиняющейся улыбкой. Она тоже пыталась объяснить Ромке, что учиться со временем эта ребятня, конечно же, поедет в Челябинск как минимум, и после традиционного обеда он достал планшетник и сделал вид, что работает, тогда даже дети понемногу отстали.
Ему и впрямь хотелось подумать, как он объяснит начальству свое прерванное лечение-отдых-безделье, за которое пансионату уже заплатили, и какие вопросы следует генералу задать. Если, разумеется, тот его вообще примет. А потом прикорнул, хотя и недоспал. Он немного злился на себя за несвежую голову, ведь мог бы, если бы меньше приглядывался к казахской семейке, получше обдумать возможные подходы к генералу.
От Магнитогорска никто из таксистов ехать до их Центра не хотел, вымогая две ставки, туда и обратно. Таксисты, как везде, не изменились за все годы существования этого сервиса со дня его изобретения. Он даже подумывал найти какой-нибудь отельчик, чтобы переспать там, а к Аркаиму поутру двинуть автобусом, но какой-то пожилой татарин, который служил, как потом, уже в поездке, выяснилось, инструктором молодых водителей, подхватил его, усадил еще троих своих учеников, и этот молодняк с инструктором, попеременно сменяясь в пути, довез его до Центра, пусть и медленнее, чем хотелось бы, но все же доставил. По дороге инструктор объяснял Ромке:
– Так нам же, хрясь на все двадцать… все одно куда ехать. Вот и тебя отвезем, не сомневайся, молодец, хрясь ее двадцать.
Это дурацкое словосочетание он проговаривал все время, должно быть, заменяя им в педагогических целях более крепкие выражения. Как подметил Ромка, этой присказкой старого инструктора величали между собой и молодые. А что, кликуха была вполне определенная и точная.
В Центре на проходной выяснилось, что Ромке требовался новый допуск, и его оформляли почти четверть часа. Но таксист с командой уже укатил, деваться ему было некуда, поэтому он не сомневался, что его в конце концов пустят в каюту, которую, конечно же, никто не должен был занять в его отсутствие, разумеется, если его не уволили.
Его не уволили, он быстренько освежился в душе, натянул парадную форму и явился к начальству. Вот только имя секретарши не догадался у кого-нибудь по дороге на начальственный этаж спросить.
Сначала секретарша что-то бодренько выстукивала на клавиатуре настольного компа, кстати, мощнее, чем требовалось для инструкций-распоряжений-приказов. Потом надернула беспроводную гарнитурку и стала негромко советоваться о каком-то указании Веселовского. Затем еще раз доложила генералу, что Ромка сидит в приемной.
Кажется, она докладывала о нем и раньше, едва он появился. Но могла его и промурыжить в приемной эти почти три четверти часа по своей вредности и лишь тогда доложить. Статус Ромки не был настолько значимым, чтобы о нем по-секретарски заботиться. Он даже приуныл слегка.
Потом она сходила в кабинет генерала, чуть не на десять минут ушла к Веселовскому, а может, к Маслякову, Ромка этот момент не очень-то понял, а затем… снова уселась за стол, подвинула клавиатуру и небрежно пояснила через плечо:
– Генерал просил подождать еще, он скоро вас примет.
– А все же почему так долго?
И вдруг девушка ответила ему вполне человеческой, а не служебной улыбкой.
– Вы появились неожиданно, вот генерал… что-то вроде консилиума собирает, чтобы вас принять. Не все, с кем он связывается, могут отозваться сразу. Если бы вы с дороги просили вас принять, вышло бы быстро.
«Вот оно как, – подумал Ромка, – значит, не таким уж мелким был его статус, если для разговора с ним генерал кого-то созывает. Кстати, почему секретарша онлайн-совещание назвала медицинским термином? Может, это что-то значит, или он уже на самом деле свихнутый?» Ромка размышлял над этим, пока его наконец не пригласили.
Три экрана по стенам кабинета светились, на одном был виден некий горный пик, острый и красивый. Не составляло труда догадаться, что присутствующий за этой картинкой человек показываться не собирался, впрочем, это могла оказаться бутафорская игрушка, которую генерал не выключал, демонстрируя занятость. Ох, все же не любил его Ромка, даже слегка опасался. И ведь было отчего, не так ли?
На втором экране присутствовал… Ромка чуть глаза не протер от изумления, потому что там определенно за домашним столом, уставленным вазочками с вареньями-мармеладами-желе-сладостями, сидел сам Русанов, именно Константин Яковлевич. Собственно, изобретатель и теоретик этого рода техники.
С третьей из включенных панелей выглядывал Масляков, как это частенько у него случалось – взъерошенный и беспокойный, даже суетливый. Сидя в своем кабинете, он перекладывал на столе какие-то бумажки, видно, и от него генерал требовал соблюдать секретность… Но нет, Ромка пригляделся, это были диаграммы и пси-схемы, он и сам такими пользовался, старомодными, на бумажных лентах, выписанными гелиевыми стрелочными наконечниками. Если принять во внимание, когда Масляков обучался и к какой технике ему приходилось привыкать в начале карьеры, вряд ли этому стоило удивляться.
