Здоровенная черно-белая собачища — точная копия той, что загнала его на трубы, — протиснулась между ногами вошедших и принялась обнюхивать колени Лэха. Голова у нее была больше, чем у человека. Обнюхав, она подняла на Лэха внимательный, испытующий взгляд. Лэх окаменел.
— Она ничего, — сказал бакенбардист. — Кусает только на охраняемой территории… Ложись, Бьянка… Вы не возражаете против вторжения?
Собака несколько раз покрутилась на ковре за своим хвостом, улеглась, положив голову на лапы, не сводя взгляда с Лэха.
— Пожалуйста. — Лэх сам слышал, как дрожит его голос. — Какие там возражения?
Смотритель не уходил.
— Простите. Можно вас на минуту?
— Меня? — Лэх поднялся. (Собака тоже встала сразу же.) — Сейчас оденусь.
— Да не надо. В коридоре никого нет.
Лэх вышел в трусиках. Собака сунулась было за ним, бакенбардист оттащил ее.
Грогор отвел Лэха в сторону от двери.
— Извините меня еще раз.
— Ну-ну?…
Смотритель уперся пальцами в ложновыпуклый завиток на стене.
— Скажите, она замужем?
— Кто, Ниоль?
— Да.
— Не знаю. По-моему, нет… Впрочем, совершенно не представляю себе. Ничего не могу сказать.
— Она вам ничего про меня не говорила? Что я, мол, не совсем в себе.
— Мы о вас вообще не разговаривали.
— Вы к ней не заходили вот сейчас вечером?
— Нет.
— И она к вам?
— Тоже не заходила. Думаю, спит уже давно.
— Хорошая девушка. А где она работает?
— В городке. Какая-то у них там организация. Фирма.
Грогор ударил себя кулаком по лбу.
— Черт!.. Как вы думаете, может, мне все это бросить? Экологию.
— М-м-м… Понимаете, м-м-м-м…
— Ладно. — Грогор вдруг сунул Лэху свою железную ладонь. — Спасибо за совет. Может быть, я так и сделаю.
Когда Лэх вошел в номер, мужчина с бакенбардами уже сидел на постели раздетый.
— Меня зовут Тутот. Я из Надзора.
— Лэх…
— Где вы работаете?
— ИТД, — сказал Лэх, ужасаясь собственной глупости. Но, несмотря на все усилия, ничего другого не приходило в голову. — ИТД. Инспекция.
Однако мужчина с бакенбардами лишь вздохнул укладываясь.
— Где только люди не состоят. У меня есть знакомый, так на вопросы, где служит, кто такой, отвечает, что олух. Серьезно. Потому что это какая-то Объединенная лаборатория углубленных характеристик… Вы как добирались сюда?
— Пешком… То есть вертолетом.
— Мне тоже придется вызывать по радио вертолет. Другая возможность как будто отсутствует. Хотите, подвезу вас завтра? Правда, только до городка.
— Спасибо. Но я приехал не один. И дела еще.
— Курите?
— Нет… Вернее, да.
Закурили. Тутот вытянулся на постели, глядя в потолок. Сигарета зажата в зубах.
— Блаженство вот так — ноги кверху. Вымотался до конца. Гнались за нарушителями, попал в подземную технологию. И там постепенно погас свет. Представляете себе, оказался в полном мраке. Если б не вывела Бьянка на магнитную дорогу, не знаю, чем кончилось бы. У нас в прошлом году двое заблудились — не здесь, а западнее, с бетонного старого шоссе. До си-х пор никаких следов… Не приходилось бывать на магнитной?
— Да… Вернее, никогда не бывал. Ни разу.
Мужчина с бакенбардами внимательно посмотрел на Лэха.
— С кем вы тут?
— Один наш сотрудник. Женщина.
— Молодой? То есть молодая?
— Почти. Не старше сорока. Девушка, в общем… Правда, их не очень разберешь сейчас. Может быть, двадцать три. — Лэх почувствовал, что запутался. — Простите, давайте спать.
Лег и отвернулся к стене. Сердце стучало, как ему казалось, на весь коридор. Слышно было, как Тутот возится на кровати, умащивается, гасит свечу.
Лэх отсчитал примерно час, потом, стараясь не производить ни малейшего шума, сел на постели. Натянул подаренные Грогором штаны, ногой нашел один ботинок. У него был план разбудить Ниоль и сразу же, ночью, уходить в пустыню. Мозг кипел злобой на смотрителя — нашел кого подселить в номер, меланхолик несчастный.
Он нагнулся за вторым ботинком, щека ткнулась во что-то мокрое. Поднял руку, нащупал в темноте огромную шерстистую голову и понял, что мокрое было собакиным носом.
В тот же момент вспыхнул огонек зажигалки и передвинулся. Зажглась свеча.
Собака стояла рядом с Лэхом, а Тутот сидел на своей кровати напротив.
— Не спится? — сочувственно сказал сотрудник Надзора. — Мне тоже. Когда устанешь, это всегда. Впрочем, у меня вообще бессонница. Может быть, поболтаем?
Он встал, прошелся по комнате. От двери к окну ему приходилось спускаться, обратно — шагать вверх.
— Знаете, чем я занимаюсь по ночам, когда вот так вне дома? Злюсь… Лежу с открытыми глазами и произношу нескончаемые внутренние монологи. Мысленно ругаюсь с начальниками, мысленно спасаю тех, за кем гоняюсь в светлое время суток… Собственно, я ночной опровергаю себя дневного. Вам знакома такая ситуация?… Кстати, может быть, вам неизвестно, но наша служба может преследовать нарушителей только в пределах юрисдикции фирмы. На любой другой территории действует презумпция невиновности или принцип «не пойман — не вор». Даже если б я, допустим, встретил сейчас нарушителя, которого узнал бы в лицо, — мужчина с бакенбардами остановился посреди комнаты, воззрившись на Лэха, — всякая попытка схватить его с моей стороны исключена. Я даже не имею права следить или выступать с какими-либо обвинениями… Но это все между прочим: я уже говорил, что ночью превращаюсь в совершенно другого человека.
Опять он стал прохаживаться взад-вперед. Собака села на ковер рядом с Лэхом, привалилась к его ноге крепким, неожиданно тяжелым телом.
— Да, ночь… Интересное время. Вы заметили, что именно ночью люди пытаются осмысливать свои дневные занятия и вообще мир, где мы живем. Днем-то ведь нам постоянно некогда. Однако нашу действительность осмыслить, понять нельзя. Знаете отчего?… Оттого, что она не представляет собой связного и гармонического целого. Оттого, что девяносто процентов следствий есть результат всего одного процента причин. На мир влияет не то, что делаем, думаем мы — вы или я, — живущие в многоквартирном доме. Существенны лишь решения, которые принимаются в особняках за каменными оградами. Но там-то все происходит тайно, а мы встречаемся с хаосом разрозненных явностей, которые еще офальшивлены коммерческой рекламой, личными интересами всяких тузов, их борьбой. Вы не согласны?
— М-м-м… э-э… Если мы только думаем и даже не делимся своими мыслями ни с кем, это, конечно, ни на что не влияет.
— Правильно. Другими словами, видимая действительность безрадостна, непостижима, и мое единственное утешение — старинные поздравительные открытки.
