Эти слова заставили Ирреверзиблуса пожалеть, что он снабдил пипогиго такой сильной способностью к размножению.
7
По желанию Адама Радарро и комиссии, которую тот возглавлял, профессор снабдил пипогиго способностью к очень быстрому созреванию. И теперь пипогенные индивидуумы достигали телесной и духовной зрелости настолько быстро, что, по выражению Радарро, «экономические последствия этого мы ощутим еще при нашей жизни». И на глазах поколения отцов, создавших пипо, началось обучение первого выводка отпрысков Августа Пипогенуса, едва отряхнувшихся от обломков яичной скорлупы. Совершалось оно «просто и небюрократично», как говорил Август, прямо в полете, в облаках, где А. П. собирал вокруг себя черные, бьющие крыльями массы, над которыми парил, поучая потомков.
Ирреверзиблус, а уж тем более Радарро и различные комиссии, которые тот возглавлял, не могли знать содержание обучения в облаках. Настораживало то, что А. П. ни разу не представил учебный план на утверждение. Самолеты, воздушные шары, летающие суда, которые запускал Радарро и на которых иногда поднимался сам (несмотря на подагру, астму и камни в мочевом пузыре) с целью хоть что-нибудь понять в этом учебном процессе, возвращались обратно, не принося никаких существенных сведений. На магнитофонах были записаны только писк и щебет.
Разумеется, нельзя не согласиться с критиками этого метода, утверждавшими, что вовсе не надо было подниматься в воздух на громоздких аппаратах. Без всяких усилий можно было бы записать звуки этих образовательных курсов с помощью радиоволн. Но, по словам Радарро, «мы хотели однозначно продемонстрировать, что мы — существа, тоже способные летать, пусть и не за счет собственных крыльев, но благодаря нашему творческому духу!».
Расшифровка писка и щебета затягивалась. Ирреверзиблус целые недели проводил перед магнитофонами, пытаясь их понять. Он пускал ленту на замедленной скорости, чтобы выделить отдельные звуковые блоки, установить, походят ли они на какой-либо человеческий язык.
Радарро нашел его в лаборатории — тот сидел на полу сгорбившись, в белом халате, будто скрывая пару крыльев за плечами. И с заметным усилием извергал писк и щебет…
Радарро пришлось хорошенько его встряхнуть, чтобы привлечь к себе внимание.
— Повторите-ка за мной эти звуки! — обратился к нему Ирреверзиблус. — Может, вы установите, на какой человеческий язык они похожи?
— Вряд ли, — отвечал Радарро. — На мой взгляд, самое лучшее было бы, если бы мы взяли да схватили вашего умника Августа Пипогенуса, когда он спустится в этот дом и уснет. Связали бы его хорошенько, расспросили бы о значении этих звуков. А не ответил бы, можно было бы немного поморить его голодом и жаждой или пригрозить подрезать сухожилия на крыльях ему и всем другим пипо, — а если и тогда не ответил бы, мы бы это и сделали…
— Никогда! — возмущенно воскликнул Ирреверзиблус. (Радарро показалось, будто белый халат профессора вздувается и Ирреверзиблус вот-вот взлетит.) — Подобные действия в высшей степени аморальны! Как можете вы, Радарро, делать такие предложения? Это ведь живые организмы, чью самобытность мы можем разрушить.
— А не было так же аморально превращать пипогиго, который естественным образом, самобытно возник в горах Альфа, в хомо пипогенуса эректуса? Ваша совести при этом ничего вам не говорила?
Ирреверзиблус проникновенно и печально посмотрел на Радарро.
— А разве не вы дали мне на это биллионы?
Радарро снова почудилось в нем что-то дьявольское.
Печальный сатана, который уже в сотый раз видит, как заказчик вдруг является к нему с угрызениями совести…
— И разве не было аморально и непоследовательно оставить Пипогенусу крылья вместо того, чтобы лишить его их? Он стал бы тогда более похож на человека и мог бы легче влиться в человеческое общество.
— То, что у него есть крылья, и составляет необыкновенную выгоду применения Пипогенуса и его потомков. До сих пор нам ни разу не приходилось, отправляя пипо куда-либо, затрачивать какие-то средства передвижения. У них — свой собственный биологический транспорт. Информация, которую они передавали нам, часто доставлялась быстрее и надежнее, чем по электронному пути, который подвержен различным нарушениям. Я отказываюсь вас понимать, Радарро!
— Но положение изменилось. Нам необходимо знать, что они там, наверху, затевают.
— Мы скоро это узнаем. Нужно только почаще воспроизводить их звуки — я привлеку к этому Тео Коммунициуса, известного языковеда…
— Тогда уж поскорее, пожалуйста, — горько сказал Радарро.
В следующий раз он застал Ирреверзиблуса и Коммунициуса в белых халатах, вздутых на спине, будто под ними были сложенные крылья. Сидя на корточках перед магнитофоном, они пищали, щебетали и время от времени издавали пронзительные вопли.
— Ну, так ничего и не обнаружили? — резко спросил он.
— Напротив, — ответил Коммунициус, — мне как раз кажется, что при некоторых системах звуков речь идет о вербализации и ороговении некоторых человеческих языковых элементов, которые, возможно, отвечают склонности Пипогенусов к лаконизму.
— О боже! воскликнул Радарро.
— Излишняя поспешность только повредила бы делу, — продолжал Коммунициус. — Но для того, чтобы повысить вероятность более скорых результатов, я предлагаю привлечь к этому большую группу молодых ученых.
Посетив в следующий раз Ирреверзиблуса и Комму- нициуса, Радарро увидел их в окружении людей в белых халатах, имитирующих птичьи крики. Они сидели на корточках на полу, совершенно его не замечая. Даже потряхивание и удары не смогли вывести их из этого состояния. Тогда Радарро позвал психиатра Алеуса. Тот оглядел собрание в белых одеяниях и ничего не сказал. Он терпеть не мог Радарро.
— Они несколько перенапряглись, — констатировал он. — Я пропишу им парочку канистр сонного сока. И тогда они с новыми силами смогут приняться за расшифровку птичьего языка.
— Но это же чушь! — сказал Радарро. — Эти ученые никогда ничего не добьются таким способом.
— А вы-то сами пробовали повторить эти звуки?
— Постараюсь этого избежать, — отвечал Радарро. — Иначе потом я буду сидеть здесь точно так же. А я пока в здравом уме.
«Именно поэтому я тебя и ненавижу», — подумал Алеус. Он чувствовал, как в груди его поднимается желание самому повторять птичьи звуки. Ему казалось, будто какая-то неведомая сила тянет его к полу, и ему пришлось даже присесть на корточки.
— Я сам поставлю опыт. Я выясню, правда ли все это или просто чушь.
