— Брось, Никита, — лениво заметил старший, — лишь бы не шумел, а так пусть шлепает губами, это не беда.
Никита нехотя отошел и тоже сел.
— Уж больно прыток студентик, — сказал он с ненавистью, — опять, того и гляди, отчубучит невесть чего. Ух, я их в девятьсот пятом-то годе… Да и этого, Авдеич, я бы…
— Бодливой корове господь рогов не дает, — с насмешкой оборвал его Авдеич, — сходи лучше в буфет, принеси пару пива. Хорошее здесь, однако, держат пивко на «Мирликийском».
Он бросил окурок в медную плевательницу, сильно отхаркался и сплюнул туда же; У Холмова гудела голова, однако ярость, кипевшая в нем после неудачи, после его бездарного промаха с изворотливым Макферсоном, придавала ему силы. Надо было исправлять допущенную ошибку.
— Мужики, вы хоть знаете, что помогаете американцу выкрасть русский военный секрет? — спросил Ростислав.
Агенты переглянулись.
— Заткни глотку, — грубо сказал Никита, — мы служим с разрешения управы, против властей никогда не шли.
Холмов, сопоставил эту фразу с другой — с оброненным агентом упоминанием о событиях девятьсот пятого года. Выходило, Авдеич с Никитой шпики, подсунуты Макферсону царской охранкой. Иначе откуда полицейский опыт и ненависть к студентам-революционерам? Но отсюда следовало, также, что в охранке знали о каждом шаге американца. Знали и не препятствовали сманиванию талантливых изобретателей Сикорского и Линдберга. Не понимали? Были «заинтересованы»?
И еще один печальный вывод сделал Холмов-Линдберг: вряд ли удастся перетянуть агентов на свою сторону. Нужно было, однако, готовить почву для следующего хода.
— Значит, с разрешения служите, — медленно заговорил он, — понимаю: начальство предложило — как отказаться… Тем паче Авдеичу осталось до пенсии тянуть годика два у у Никиты тоже заботы, хотя и другие. Служить ему еще, конечно, как медному котелку, да зато дома небось трое птенчиков с раскрытыми ртами…
— Четверо у меня было — одного бог взял, — выпучил глаза Никита, — да студент все знает!
— А АМСТЕК платит здорово, — продолжал Холмов, — так или не так?
— По четыре золотых Витькиных червонца каждое первое число, солидно подтвердил Авдеич, — на целых четыре рублика больше, чем у подпоручика армейского-с. Вот так.
— Ну, так слушайте. Когда французы бежали из Москвы, Наполеон — Наполеон! — приказал взорвать колокольню Ивана Великого. А она выдержала. Тогда он велел знак православной веры снять. И хотя император предлагал награду, никто из французов не взялся за эту грязную работу. А вот один русский вызвался, запросил три рубля, полез наверх и спилил крест.
Никита почесал за ухом.
— Три рубля, видать, тогда большие были деньги. А сейчас — пара сапогов, — заметил он.
— Ничего ты не понял, друг любезный Никита. Стало быть, не с твоей физикой об этаких материях рассуждать, — сказал Авдеич, — господин студент христопродавцами нас хочет выставить, укоряет нашей службой, в глаза тычет.
— Мы по закону деньги получаем, — ощерился Никита, — тоже защитник веры выискался. Он ведь, Авдеич, на бунт нас подбивает. Агитатор! Да он, наверное, иудей?
— Давно вижу студента скрозь аж до печенок. Однако пусть про высокие материи Излагает, — издевательски подмигнул Авдеич, — а то карты надоели, а еще ехать и ехать.
— Между прочим, — приподнялся на локтях Холмов, — того русского Наполеон приказал расстрелять. Предателям везде одна дорога. А вы никуда не денетесь.
— Поговори, поговори, — с ноткой угрозы сказал старший, — а мы послушаем.
— Никуда не денетесь. Я почему сразу спросил, где плывем, да с вами хотел по-хорошему договориться? Не знаете. Так знайте: у меня в ящике такая мина — полпарохода в клочья разнесет. Все вместе пойдем рыб кормить, и собачья ваша служба не понадобится больше, — со злобным торжеством закончил Ростислав.
У Авдеича побелели крылья сизого его носа. Никита заскулил:
— Господи, а я плаваю как топор.
Холмов прикрикнул на него, не давая опомниться:
— Беги к своему хозяину и скажи, что в сейфе мина с химическим взрывателем. Сейчас кислота уже переедает остатки предохранителя. Малейшее шевеление — взрыв. А нет, так все равно через некоторое время все взлетит на воздух.
Никита метнулся к двери.
— Да скажи, что только я могу снять мину, — крикнул ему вдогонку Холмов.
…Макферсон после инцидента, когда агенты уволокли вниз оглушенного Линдберга, сел в привинченное к полу кресло и задумчиво раскурил толстую манильскую сигару. Внезапное появление на корабле воскресшего из мертвых студента сбивало игру на неясный боковой путь. Что-то здесь было не так, а Макферсон любил ясность. Он встал, достал из шкафа выкраденную из лаборатории на Невском шкатулку и поставил ее перед собой на полированный стол. Послушал — тикания часового механизма не было. Вложил было ключ в скважину, но отпирать вдруг передумал, а стал вытряхивать из портфеля Линдберга добычу: конденсаторы, резисторы, катушки, батарейки и прочую стандартную электротехническую дребедень. На дне портфеля обнаружилась трубка со стеклышками на концах, как у калейдоскопа, и еще довольно массивная катушка с рукояткой… Макферсон стал исследовать загадочную трубку и услышал торопливые шаги, нервный стук в дверь и голос Никиты:
— Мистер, мистер, скорее!
Макферсон отпер дверь:
— Что такое?
Никита жарко зашептал:
— В ящике — химическая мина. Рванет — костей не соберем. Но студент вызывается обезвредить.
— Ведите, да смотрите в оба, — вникнув в дело, выпалил американец, живо!
Агенты развязали Холмову руки и поставили стоймя.
— Идти можешь? — грубо спросил Авдеич.
Ростислав потер ушибленную голову. На затылке налилась здоровая шишка, но тело повиновалось, как обычно.
— Нормально, — крякнул он.
— Пошли, пошли, — торопили и подталкивали телохранители.
Макферсон встретил его с подчеркнутым радушием:
— Как вы себя чувствуете? Вы сами виноваты, не нужно было шутить с оружием. И, хотя вы, юноша, полностью в наших руках, я решил предложить новые условия…
— Условия буду ставить я, — решительно прервал его Холмов, — и два раза повторять не стану — сами знаете, что такое химический взрыватель: он может сработать через десять часов, а может и через два. Это значит в любую секунду. А у вас в каюте тепло, это повышает скорость химических реакций.
Макферсон вздрогнул:
— Говорите же…
— Дело в том, что я не Линдберг. Я его коллега и товарищ, мы просто очень похожи. Я в курсе его дел, знаю и о мине. Мне случайно удалось услышать ваш разговор в лаборатории из соседнего помещения: и ваши посулы, и угрозы. Когда я увидел мертвого Линдберга, то срочно вызвал надежного человека и написал свои свидетельские показания. Если со мной что-либо случится и я не вернусь в Петербург, показания будут переданы следствию. В этом случае вас ждет сибирская каторга, мистер Макферсон. Но если вы отдадите бумаги…
