– Вот чертов сын, – сказал Холл. – И надо же, чтобы это началось именно сейчас…
– Да что с ним? – спросила лаборантка.
Из уголка рта у Ливитта вытекла струйка слюны. Холл быстро подошел к нему сзади и обратился к лаборантке:
– Встаньте прямо перед ним и прикройте ему глаза рукой. Не позволяйте ему смотреть на лампу…
– Почему?
– Потому что она мигает три раза в секунду.
– Вы хотите сказать…
– Что вот-вот начнется припадок.
И тут как раз припадок и начался.
Колени Ливитта мгновенно подогнулись, и он рухнул на пол. Упал он на спину, и по телу его прокатилась волна крупной дрожи. Сначала задрожали кисти рук и ступни, потом тряска охватила руки до плеч и ноги и, наконец, все тело. Судорожно стиснув зубы, он издал прерывистый стон. Голова заколотилась по полу.
Холл подсунул ему под затылок ногу: уж лучше пусть колотится о ногу, чем о твердый пол.
– И не пытайтесь открыть ему рот, – сказал Холл. – Все равно не сможете – судорога…
На брюках у Ливитта появилось и стало разливаться желтое пятно.
– Сейчас может начаться общий спазм, – продолжал Холл. – Бегите в аптеку – сто миллиграммов люминала. Быстро, как только можете. И шприц. Потом, если надо, переведем его на дилантин…
Ливитт всхлипывал сквозь судорожно сжатые зубы, по-звериному завывая. Скованное судорогой тело его стучало о пол, словно бревно.
Но тут подоспела лаборантка со шприцем. Холл подождал, когда судороги стихнут, и сделал укол.
– Останьтесь с ним, – обратился он к девушке. – Если приступ повторится, сделайте то же, что я, – подложите ногу ему под голову. Думаю, что все обойдется. Только не трогайте его с места…
И Холл бегом бросился в секционную.
* * *
Он подергал ручку – и только через несколько секунд сообразил, что лаборатория отсечена и герметически изолирована: значит, туда прорвалась инфекция. Холл прошел в комнату Главного контроля. Там сидел Стоун, а с экрана внутреннего телевидения на него смотрел насмерть перепуганный Бертон.
Вид у Бертона был страшный, лицо бледное, дыхание отрывистое, речь несвязная. В общем выглядел он как приговоренный к смерти, да, собственно, так оно и было.
– Ну, не волнуйтесь, старина, не волнуйтесь, – пытался успокоить его Стоун. – Все будет хорошо. Главное – не волнуйтесь…
– Мне страшно, – шептал Бертон. – Господи, как мне страшно…
– Успокойтесь, старина, – увещевал Стоун. – Мы же знаем, что «Андромеде» не нравится кислород. Вот мы и накачиваем сейчас в вашу лабораторию чистый кислород. Это поможет вам продержаться… – Он повернулся к Холлу. – Почему так долго? Где Ливитт?
– У него припадок.
– Что?
– Ваши лампочки мигают три раза в секунду, и у него случился припадок.
– Что-о?
– Эпилепсия. Сначала легкий припадок, а потом очень тяжелый – с тоническими судорогами, недержанием мочи и всем прочим. Я ввел ему люминал – и сразу же сюда…
– У Ливитта – эпилепсия?!
– Выходит, что да.
– Должно быть, он и сам не знал, – сказал Стоун. – Не понимал, наверно…
И тут Стоун вспомнил про запрос на повторную энцефалограмму.
– О нет, – сказал Холл, – отлично знал. Сознательно избегал глядеть на мигающий свет, знал, что это может вызвать припадок. Я уверен, что знал. Уверен, что случались приступы, когда он вдруг терял представление, что с ним происходило, когда какие-то минуты начисто выпадали из жизни и он не мог ничего вспомнить…
– Сейчас ему лучше?
– Ничего. Держим на успокаивающих…
– Бертону мы качаем чистый кислород, – пояснил Стоун. – Это должно помочь ему, пока мы не разберемся… – С этими словами он отключил микрофон внутренней связи с Бертоном. – Фактически кислород начнет поступать к нему лишь через несколько минут, но я ему сказал, что уже начал. Он там герметически изолирован, так что распространение инфекции приостановлено. В остальных помещениях базы все в порядке – пока…
– Как это могло случиться? – спросил Холл. – Как могла произойти утечка?
– Должно быть, где-нибудь полетела прокладка, – ответил Стоун. И понизил голос:
– Мы знали, что рано или поздно это должно произойти. Любая изоляция со временем сдает…
– Вы думаете, это случайность?
– Конечно. Просто авария. Здесь так много всяких прокладок, так много резины разной толщины. Дайте срок, они все посыплются. Бертону просто повезло очутиться там, где случился первый прорыв.
Холл отнюдь не испытывал уверенности, что все действительно так просто. Он глянул на экран – Бертон дышал учащенно, грудь его от ужаса ходила ходуном.
– И давно это произошло?
Стоун бросил взгляд на часы, отрегулированные на остановку в случае ЧП. Теперь они показывали время, прошедшее с момента разгерметизации.
– Четыре минуты назад.
– И Бертон все еще жив?
– Да, слава богу…
И тут Стоун нахмурился. До него дошло, что это действительно странно.
– Почему? Почему он все еще жив? – раздельно и медленно повторил Холл.
– Кислород…
– Вы сами сказали, что кислород еще не подали. Что же защищает Бертона сейчас?..
В этот миг переговорное устройство донесло до них голос Бертона:
– Послушайте… Я хотел бы, чтобы вы попробовали на мне одну вещь…
Стоун включил микрофон.
– Какую?
– Калоцин.
– Нет, – отрезал Стоун.
– Черт возьми, ведь речь идет о моей жизни…
– Нет.
– А может, попробовать? – начал Холл.
– Ни в коем случае. Мы не имеем права. Даже пробовать не имеем права…
* * *
Калоцин представлял собою, вероятно, самый строго охраняемый американский секрет за последние десять лет. Это был медикамент, выделенный фармацевтической фирмой Йенсена весной 1965 года под индексом UJ-44759W, или сокращенно К-9. Открытие произошло случайно, в ходе цикла обычных проверочных испытаний, которые Йенсен проводил со всеми вновь полученными соединениями.
Все фармацевтические компании проводят подобные испытания с целью выявления потенциальных биологических возможностей новых препаратов. В цикл испытаний входят в общей сложности 24 различные пробы, и выполняются они на лабораторных животных – крысах, собаках и обезьянах.
Препарат К-9 проявил на испытаниях довольно странные свойства. Он подавлял рост. Детеныш, которому вводили препарат, никогда не достигал размеров взрослой особи.
Этот факт послужил толчком к новой серии испытаний, и та дала еще более интригующие результаты. Препарат, как выяснил Йенсен, подавлял метаплазию, то есть превращение нормальных клеток организма в аномальные предшественники раковых клеток. Йенсен пришел в восторг и незамедлительно начал еще более интенсивные исследования.
