Кара выпрямился, ткнул вперед палкой:
— Вот наше последнее пристанище.
На холме стоял старый темный пятистенок.
Олег поморщился:
— Так уж и последнее…
Потащился за резво бегущим наставником. Двужильный черт!
Вдруг Кара подпрыгнул и исчез в облаке взметнувшегося снега и водяных брызг.
Олег рванулся вперед и ухватил старика за жесткие и холодные руки. Чемоданчик шлепнулся в грязь.
— Болото, — объяснил Кара, выбираясь из грязной воды. — Здесь в оттепель страшно. Зато от всех отгорожены. Кержацкая обитель.
Через полчаса они вломились в свое последнее пристанище — холодную, темную избу со скверным нежилым запахом.
— Как же здесь жить? — со страхом и любопытством Олег оглядел черный прокоптелый потолок, паутину, земляной пол.
— Не жить — очищаться будем, — буркнул Кара, швыряя на пол рюкзачок.
Ничто, казалось, кроме мелких забот по нехитрому хозяйству, не связывало этих людей. Странные, страшные потянулись для Олега мгновения. Сознание плыло сквозь туман однообразных холодных и голодных дней. Кара убивал плоть и приучал напарника поститься. Это оказалось кстати — у них почти не было пищи, лишь немного пшена, риса да сушеной рыбы. Из туч, влачившихся над избой, непрестанно сеялся снежок; временами разыгрывалась пурга. Белые вихри бились в слепые оконца. Метели особенно усиливались по вечерам, тогда в трубе избы по-сказочному выл ветер. Кара грел руки на горячей стенке печки и говорил:
— Не только тело, душа может зажиреть. Это понимать надо. У современного человека тело может быть сухим, спортивным, а душа жирная, склеротическая, заросшая салом.
— Как это понимать — жир души? — лениво спрашивал Олег. Он лежал на лавке, накрывшись обнаруженной здесь войлочной попоной, предназначенной, видимо, для обогрева лошадей.
— А так, — мрачно отвечал Кара, — душе нужно питание, но в достатке, вовремя и не сверх меры. А развращенный нынешний ум перекармливает ее всякими впечатлениями. Книги, телевизор, кино — всё это дурман, от этого душа болеет, как объевшийся человек. Не нужно это человеку, лишнее все, соблазн.
Олег подумал и согласился:
— Может, и так. Я, например, вспоминаю, сколько я книг прочитал. Плакал над Оводом, интриговал с д’Артаньяном, влюблялся во всех трех сестер Чехова… Господи, зачем? Говорят, полезно, развивает. Что развивает? Пустые чувства. Зря истраченное время. Мираж…
— То-то и оно, — злобствовал Кара. — Литература вредна. Приучает человека жить в придуманном мире. В сказке все воспитаны, а потом страдают от настоящей жизни. А нужна одна — две книги — Библия, кое-какие справочники, куда проехать, что купить, и все. Литература — главная причина ожирения души. От книг душа получает лишнюю пищу, не может переварить ее и обрящет “жировые накопления”. Жир тот с души клочьями свисает, он и есть главная причина всех болезней.
Это были вялые разговоры ни о чем, но Олег видел, что Кара с каждым днем увереннее восстанавливает свою форму. Наставник отделился от ученика занавеской на холодной стороне избы, оттуда по утрам доносились неразличимые слова долгих молитв.
Олег отлеживался возле теплой печи. Трудный путь давал себя знать. Перенапряжение выходило слабостью и сном. Но молодой организм брал свое, и однажды Олег проснулся отдохнувшим, здоровым и почему-то счастливым. Он спустил ноги, потрогал холодный пол и сказал:
— Ну и проголодался же я!
И весело щелкнул зубами.
Вошедший только с мороза Кара свалил охапку свеженарубленных дров в угол, возле печи, внимательно посмотрел на него. От его чужого, беспощадного взгляда Олегу стало не по себе.
— О том забудь, — твердо молвил наставник. — Мы сюда не для отдыха забрались. По-серьезному тебе говорю. С этого места все начнется, с этой избушки свет на всю Россию пойдет. Большую свечу господу здесь зажжем.
Олег примолк, но, одеваясь, спросил, как бы ненароком:
— Интересно, зачем в таких делах могли пригодиться притворяшки? Неужели нельзя было найти людей посерьезнее?
Точно ужаленный, подскочил к нему Кара.
— Можно! — заорал он. — Такие люди были! Но бес попутал, на молодежь понадеялся. На Западе они вон какие! Себя не жалеют. Думал, и у нас найдутся герои, подвижники. Ошибся я или наказан был за грехи. Не знаю. Только зря я притворяшек красной ниточкой повязал, зря. Не стоили они того.
— Какой красной ниточкой?
Олег распрямился, с жадным любопытством ожидая ответа. Ему что-то припомнилось, и неприятное предчувствие тяжело легло на грудь. Кара насмешливо и быстро зыркнул из-под бровей.
Молчание затянулось. Была в нем опасность и ожидание беды.
Олег первый не выдержал.
— Ты убил Люську? — Наконец-то он произнес этот мучивший его все время вопрос.
Звенящий голос Олега насторожил Кару. Наставник подошел поближе к художнику и присмотрелся к нему. Тихо спросил:
— Ты как спал сегодня? Крепко?
— Крепко.
— Это хорошо. Это очень хорошо. А сновидения были?
— Да какие сны! Отвечай: ты убил? — рявкнул Олег, готовый вцепиться в горло Каре.
Старик отодвинулся от него, ухмыльнулся:
— А то ты не знал? Не бил, конечно, стаканчик водочки вынес на порог, от привидения, так сказать, а потом за ноги придержал, чтоб не суетилась. Остальное — на совести у природы. Мороз да ночь, сам понимаешь. Да ты-то что психуешь? Или забыл девочку, что под твою машину попала? И как я тебя спасал, номера менял да “Москвич” перекрашивал? Силен, брат… Но если забыл, так я тебе напомню, хочешь? Помнишь, как прикатил ночью зеленый от страха и рассказал, что сбил девчонку, не поднял и удрал? И не уверен, засекли номер или нет…
— Не надо!.. — прервал Олег.
— То-то, — удовлетворенно сказал Кара. — Все-таки ты меня порадовал. Столько времени невинного строил, видать, здорово натренировался со своими притворяшками.
Укоризненно покачал головой, отошел к себе за занавеску. Оттуда послышался его голос, поминавший имя господне.
Олег сразу обессилел, опустился на пол, застыл в неизбывной муке. Вот как оно получилось. Думал, что навязчивая тоска отойдет, потрясенная сменой впечатлений душа откроется новизне, неожиданности, странности событий. Думал, надеялся, верил — прошлое умрет, изгладится из памяти, можно начинать сначала. Сначала!
Не ушло прошлое. Протащилось на тысячи километров по холодным зимним дорогам и застыло немым призраком в незнакомой грязной избе.
Напрасно крепился Олег Шешневич, изводил себя монотонной водительской работой, травил водкой, тяжелыми хмельными снами. Сидело в нем ожидание собственной погибели, шел к ней навстречу, щуря глаза, а сейчас раскрыл их и увидел свои колени на черном полу, немытые тонкие руки, кошмарный черный низкий свод, стертый до лоска угол печи. Где он?
