Мюррей подошел к поручням, поднял царапающееся животное над водой и ждал, пока Майк включит фонарь. Кошка почувствовала близость воды и стала еще яростнее вырываться из рук. Острые когти полоснули Мюррея по руке, оставив глубокие кровоточащие царапины. Мюррей громко вскрикнул и разжал руки.
Кошка заорала и со звонким плеском упала в воду. Река забурлила. Пенившиеся серые волны ударили о яхту. Майк и Мюррей, полные непередаваемого ужаса, наблюдали, как серая протоматерия пробудилась к пульсирующей жизни.
Огромный, напоминающий многопалую руку отросток поднялся, подхватил кошку и окутал серым плащом. Зверек отчаянно бил лапами, но его движения лишь усиливали агрессивность протоматерии.
Внезапно со всех сторон рванулись скользкие щупальца, словно гибкие лианы обвились вокруг тела кошки и спутали ей лапы. Она превратилась в бесформенный комок и камнем пошла в глубину.
Глава 50
Сначала Дамона не чувствовала ничего, кроме страха - Смертельной, неодолимой паники, которая удушливой волной накрыла сознание кошки. Она не получала воздуха, а скользкие щупальца окутали ей лапы, так что она не могла ими шевельнуть.
Дамона тонула. Что-то происходило с ее телом, пока она медленно опускалась на дно речного ложа. Она чувствовала, как сначала шерсть, потом кожа и мышцы и, наконец, кости и внутренности растворились, соединения клеток и групп молекул распадались и разламывались.
Но она не чувствовала никакой боли.
И она думала...
Это длилось долго, пока ей казалось, что она жива. Тело неумолимо разрушалось, но душа продолжала существовать, а сознание двигалось по черному, беспросветному космосу, и она почувствовала, что не одинока. Что-то было совсем рядом с ней - большое, мягкое, пульсирующее.
Внезапно Дамона подумала о чувствах, которые испытала внизу, в обломках баржи. Там у нее тоже появилось чувство, что она соприкоснулась с большим, бесконечно враждебным духом. Сейчас она ощущала то же самое, но гораздо сильнее.
Дамона чувствовала, как чуждое сознание протягивает к ее душе хищные, осторожные, обшаривающие щупальца. Потом она поняла, что это был Теракис или то существо, которое завладело его телом, создало с помощью своей протоматерии жизнь, полную неопределенного сознания, дух которой еще не совсем перешагнул границу сознательного мышления, но который живет, существует, возможно, не мыслит, но в состоянии разобраться, прореагировать на внешние раздражения, как это делает зачаточное сознание растений.
И так, как растворилось ее тело в смертоносной протоматерии, так растворилось бы и сознание в этом органическом мыслящем болоте.
Дамона начала отчаянно сопротивляться, так как поняла, какая судьба ей уготована. Этот гигантский дух бы не таким пустым, как казалось. Очень далеко она почувствовала присутствие другой души, тихие, бесконечно мучительные крики и стоны которой, видения чистилища, звуки, поднимавшиеся из самых глубин ада, дошли до нее. То была душа другой жертвы, которую уже поглотила эта жуткая штука - Сэгиттера, но не только его, а и души других, кто попался в адские сети ужасного существа.
Дамона боролась. Уже не в первый раз ей приходилось вступить в дуэль на чисто духовной основе, но на этот раз получилось иначе. Не было противника, не было враждебного духа, который хотел ее победить или убить, а существовала лишь жуткая пустота, в которой грозило потеряться ее сознание, как горсть пыли в мировом пространстве. Центр этого, враждебного духа, казалось, находился где-то рядом с ней, как большое, невидимо бьющееся сердце, но ей не удавалось локализовать его точное местоположение, потому что там, где она находилась, не было ни верха, ни низа, никаких измерений или расстояний.
Ей хотелось закричать, но у нее не было тела, не было горла, и даже то маленькое, что у нее осталось, грозило затеряться в этой страшной бесконечности. Ее окружала враждебная, неумолимая сеть, машина из переплетенного безумия, которая мягко, но неумолимо рвала и уничтожала ее духовные барьеры.
Дамона ушла в себя, попыталась сосредоточиться и вслушаться в бесконечность. Неясный шепот и шелест наполнял этот могущественный пустой космос, шум, как от далекого морского прибоя, который то становился громче, то снова характерно затихал.
Она попыталась ухватиться за него, настроить свои мысли на причудливый ритм души, понять ее, но там не было никаких мыслей, никакого "я", только огромная бесформенная мысленная масса, сознание, как у еще не родившегося младенца.
Дамона чуть было не потеряла на мгновение контроль над своим мысленным барьером, когда поняла, что на самом деле находится перед ней. Это гигантское нечто было не злым и не добрым. Оно жило, но не обладало способностью разбираться или действовать по своей воле. Она могла сладить с ним, властвовать точно так же, как Теракис, только лучше, более непосредственно и неограниченно, потому что ее душа слилась с сознанием огромного нечто.
Предусмотрительно, осторожно, готовая каждую секунду снова уйти в себя, она убрала свои мысленные барьеры и начала понемногу брать чуждое существо под свой контроль.
Внезапно она снова почувствовала тело, но не свое и не кошачье, а фантастическое, невероятное тело, состоявшее, казалось, из миллиардов отдельных частей и, несмотря на это, подчинявшееся ее воле. Она не могла видеть, слышать или чувствовать, зато у нее появился другой смысл, полностью отличавшийся от всего, что она когда-либо переживала. Дамона сразу же почувствовала свое окружение, яхту, ледяной холод воды и воздуха, Майка, Мюррея и Теракиса.
А потом она овладела этим огромным, безмолвным нечто. Внезапно она поняла, какие фантастические возможности таит в себе это собрание едва сформировавшейся хищной жизни, возможности, о которых и не подозревал Теракис.
Ни Мюррей, ни Майк не заметили, как над судном собрался слой движущихся облаков и, направленный невидимой силой, скользнул на запад, к центру города.
Глава 51
Отель находился в самом центре. Он не был таким важным, чтобы бросаться в глаза, но и не таким облезлым, чтобы привлекать внимание полуночников. Трехэтажное здание располагалось на узкой боковой улочке, на которой сейчас, когда ночная жизнь Лондона и Сити только начиналась, никого не было. Окна были темными, только из маленькой, наполовину остекленной швейцарской у входа падал на тротуар мутный желтый свет. В здании было необычайно тихо. Это была не просто тишина спящего здания, а покои смерти, молчание гигантского склепа. Воздух казался пропитанным едва уловимым чужеродным ароматом, а на верху крутой лестницы, ведущей из вестибюля на второй этаж, виднелось мягкое золотистое мерцание.
