Ознакомительная версия.
Они должны были общаться с жившими в окрестностях залива индейцами – вполне возможно, что именно индейцы показали им, где нужно искать съедобных моллюсков, где устанавливать силки. На той же самой возвышенности располагалось индейское поселение, называвшееся Дженга; почти несомненно, они заходили в эту деревню, обучились основам языка габриэлинос. Испанцы называли Ньюпортский залив «Болса де Дженгара», то есть дженгарский мешок, а как называли его эти французы? Можно бы догадаться – знай мы только, как называли его сами индейцы.
В те времена, в те самые годы, когда французская революция, а затем Наполеон взбаламутили всю Европу, Ньюпортский залив выглядел совершенно иначе, чем сейчас. Река Санта-Ана, которая текла тогда круглый год, не пересыхая летом, вливалась в огромные болота, занимавшие всю верхнюю часть залива; эти болота тянулись до тех мест, где стоят теперь города Санта-Ана и Тастин. Кроме того, верхняя часть Ньюпортского залива сообщалась с океаном. Тогда не было еще полуострова Бальбоа, он образовался в 1861 году, после большого разлива Санта-Аны. А сама река стала выходить к морю в районе Пятьдесят шестой улицы, как сейчас, только в двадцатые годы двадцатого века, после еще одного большого наводнения.
Океан, эстуарий, болота, луга, горы – многообразная земля, кишевшая жизнью. И маленькая горстка франко-американцев – сколько их там было? – жила в этих диких местах, бок о бок с индейскими своими друзьями, больше двадцати лет, жила в полном мире.
На что была похожа их жизнь? Они должны были сами делать для себя одежду и обувь, сами мастерить себе лодки и строить жилище. Они рожали и воспитывали детей, самые старшие из этих детей успели стать вполне взрослыми, двадцатилетними людьми. Кто-то из них умирал. Они охотились, ловили рыбу, возделывали землю, исследовали, разговаривали – разговаривали на французском и габриэлино.
Почему они ушли? И куда они отсюда направились? Вернулись ли они в Орегон или Квебек? Или даже во Францию? В Париж? И своими глазами видели окончание наполеоновских войн, стали свидетелями прокладки первых железнодорожных линий? Вспоминали они потом о двадцати годах, проведенных на калифорнийском побережье, в полной изоляции от мира?
А может, никуда они и не уходили. Возможно, они так и остались на первобытных берегах этого залива, крохотный пузырек истории, заключенный между безвременным, похожим на сон, миром индейцев и современным миром, а потом, когда из Мексики нахлынули европейцы, были уничтожены вместе с габриэлинос – убиты людьми, которые не смогли отличить их от индейцев.
«При следующей же встрече с Артуром, – решил Джим, – я потребую у него прямого ответа».
– Намечена еще одна акция, – сказал Артур.
– Послушай, Артур, – твердо начал Джим, – я хотел бы все-таки знать, кто вы такие, точнее – кто мы такие. На кого мы работаем, и в чем состоят наши конечные цели? Ведь сейчас я ничего, ровно ничего не знаю!
Артур молчит. Джим опускает глаза и нервно сглатывает, не слишком ли нагло он выступил? Но тут Артур смеется.
– А это что, имеет какое-нибудь значение? Тебе что, нужно название? Тебе так уж хочется присягнуть на верность какой-то организации?
Джим смущенно пожимает плечами.
– Вроде как не в духе времени, верно? – опять смеется Артур. – Говоря по правде, все это значительно сложнее, чем ты скорее всего думаешь, тут действует далеко не одна так называемая группа. Кроме всего прочего, значительную часть акций мы поддерживаем косвенным образом, не засвечиваясь, В результате приблизительно половина нападений, о которых становится известно, осуществляется другими, не нами. И процесс разрастается, как снежный ком.
– Хорошо, Артур, а вот как обстоит дело с нами? Скажем, ты – на кого ты работаешь? Кто тебя снабжает? Артур меряет Джима долгим, серьезным взглядом.
– Я не хотел бы называть никаких имен. И если ты, Джим, не согласен работать со мной на таких основаниях, – что ж, не согласен, значит, не согласен. Я был и остаюсь социалистом и пацифистом, хотя, конечно же, активная борьба против военной промышленности сильно изменила мое понимание пацифизма. Ты знаешь, что раньше я придерживался иных методов – говорил с людьми, писал, лоббировал, участвовал в митингах и маршах протеста, – и все по нулям, если не считать кучи знакомств с социалистами самых разнообразных толков. Ты не поверишь, что в Америке все еще сохранились социалисты.
– Я – поверю.
– Ну, возможно, – пожимает плечами Артур. – Как бы там ни было, старая концепция, утверждающая, что такие природные богатства, как земля или вода, должны находиться в общественной собственности, и никто не имеет права извлекать из них прибыль, эта концепция почти утрачена. И все же остались люди, которые верят в нее, работают на нее. Вполне возможен строй, сочетающий в себе лучшие черты обеих систем – демократический социализм, обеспечивающий личности все необходимые свободы, ограничивая при этом возможности для наживы за чужой счет. Каждый человек имеет право на пищу, воду, одежду, жилье! – Лицо Артура исказила гримаса отчаяния, уже знакомая Джиму по тому, давнему плакатному блицкригу. – И нет тут никакой радикальности, экстремизма, все можно обеспечить самым обыкновенным голосованием, реформой законов о земле. Никаких революций, никакого насилия! Однако…
– Однако ничего не получается, – заканчивает фразу Джим.
– Совершенно верно. Ничего не получается. А ты, вот ты, например, знаешь, что нужно делать? Нет. И я не знаю, никто из нас не знает. Но теперь, перепробовав все прочие методы, я убежден, что программа действий обязательно должна включать в себя активную, физическую борьбу, иначе ничего не выйдет. Оборонные компании, они такие же всевластные, как англичане перед революцией, а нас можно сравнить с мелкими землевладельцами Виргинии и Массачусетса, которые преисполнились решимостью взять свою судьбу в собственные руки. В данном случае мы – это группа американцев, твердо решившая сражаться с военно-промышленным комплексом всеми доступными средствами, на всех фронтах. Есть группы вашингтонских лоббистов, есть газеты, видеопрограммы и плакаты, а теперь появилась и боевая организация, посвятившая себя прямой, физической борьбе – борьбе с оружием, и только с ним. Прямые акции привлекают к себе очень много внимания, поэтому необходимо хранить состав и планы этой организации в полном секрете. Ну так вот. Я знаю двоих людей – именно двоих, не больше и не меньше, – которые снабжают меня оборудованием и разведданными, необходимыми для осуществления операций. Вот, собственно, и все, что я знаю. Никакого названия у нас нет. Однако нетрудно предположить, частью чего мы являемся, нужно только следить повнимательнее за публичными заявлениями различных деятелей.
Ознакомительная версия.
