Работяга продолжает колотить своего Чужака. Большой забирает мою палку и присоединяется к Голодному. Чужак весь в крови, запах ударяет мне в нос. Я вскакиваю на Чужака и начинаю прыгать. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Так продолжается долго. Мы не беспокоимся, что другой Чужак вернется. Они всегда знают, когда проигрывают.
Чужак перестает шевелиться. Я лягаю его в последний раз.
Никакой реакции. Мертвый, наверное.
Мы танцуем и вопим от радости.
Леон потряс головой, чтобы побыстрее прийти в себя. Немного помогло.
— Ты был Большим? — спросила Келли. — Я превратилась в одну из самок на дереве.
— Извини, не могу сказать.
— Это было… иначе, не так ли?
Он сухо рассмеялся.
— С убийством так и бывает.
— Когда ты ушел вместе с вожаком…
— Мой шимпанзе думает о нем, как о «Большом». Мы убили другого шимпанзе.
Леон и Келли находились в отделанной плюшем приемной отделения погружений. Мир вокруг постепенно успокаивался, приобретал знакомые очертания.
Келли застенчиво улыбнулась.
— А мне… мне понравилось.
Леон немного подумал.
— И мне тоже, — сказал он и сам удивился.
— Не убийство, конечно…
— Да, безусловно. Но… ощущение.
Она усмехнулась.
— В Хельсинки такого не найдешь, профессор.
Леон провел два дня, изучая структуру научных данных в солидной библиотеке Станции. Оборудование позволяло активировать интерфейсы сразу на несколько чувств. Он прогуливался по прохладным числовым лабиринтам.
В векторном пространстве, изображенном на огромном экране, результаты исследований были скрыты за множеством защитных паролей. Конечно, он легко мог взломать их или обойти, однако длинные отчеты, выводы и многочисленные статистические данные не поддавались быстрой интерпретации. Иногда определенные грани поведения шимпанзе оказывались тщательно зашифрованы в дополнениях и замечаниях, словно биологи этой отдаленной лаборатории были озадачены полученными результатами. Кое-что действительно вызывало смущение: особенно брачные обычаи.
Леон продвигался по трехмерному лабиринту, размышляя, возможно ли построить стратегическую линию аналогий?
Почти все гены шимпанзе совпадают с генами человека, значит, динамика развития обезьян должна представлять собой упрощенную динамику развития человеческого общества. Можно ли проанализировать поведение группы шимпанзе в качестве частного случая социоистории?
На закате следующего дня Леон сидел рядом с Келли, наблюдая за кроваво-красными зубцами гор, окруженными оранжевыми облаками. Африка оказалась яркой и кричащей, однако ему это нравилось. Острая еда. В животе у Леона заурчало в предвкушении обеда.
— Очень заманчиво построить упрощенную модель социоистории, используя для этого шимпанзе, — заметил он.
— Однако у тебя какие-то сомнения?..
— Шимпанзе такие же, как мы… только у них есть, ну…
— Они ведут себя, как животные? — Келли усмехнулась, а потом поцеловала мужа. — Мой скромный Леон.
— Я знаю, мы тоже часто ведем себя, как животные. Но мы слишком разумны.
Келли опустила ресницы — Леон знал, что так его жена выражает вежливое несогласие.
— Да-да, слишком разумны, чтобы просто наслаждаться жизнью.
— Что? — слова мужа удивили Келли.
— Я изучал эволюцию. Попросту говоря, человеческий мозг оказался эволюционно избыточным: собирателю и охотнику не требуется такой могучий инструмент. Чтобы справиться с остальными животными, было бы вполне достаточно овладеть огнем и научиться делать каменные инструменты. Подобные таланты сделали бы из человека царя природы, избавив его от тягот естественного отбора. Однако есть свидетельства, что мозг сам ускорил свое развитие. Кора головного мозга начала увеличивать массу, возникли новые нервные связи в дополнение к тем, которые уже существовали. Вместо толстого слоя кожи появились дополнительные участки мозга.
Благодаря этим участкам родились музыканты и инженеры, святые и ученые, — эффектно закончил Леон. — Причем эволюционный отбор занял всего несколько миллионов лет.
Келли фыркнула.
— Взгляни на это с женской точки зрения. Все это произошло, невзирая на опасности, которым подвергались женщины при родах.
— Что?
— Огромные детские головки. Им трудно выйти наружу. Мы, женщины, до сих пор расплачиваемся за ваши мозги — и за свои собственные.
Леон рассмеялся. Келли всегда находила свежий взгляд на вещи.
— Тогда почему же был выбран именно такой путь?
Келли таинственно улыбнулась.
— Может быть, и мужчины, и женщины находят интеллект сексуально привлекательным.
— В самом деле?
— Вполне возможно, что для синантропа ум был чем-то вроде павлиньего хвоста или оленьих рогов — средство для привлечения женщин. Сексуальный естественный отбор.
Леон засмеялся. Он наблюдал, как закат стал тревожно пурпурным и неожиданно почувствовал себя счастливым. Полосы света озаряли странной формы облака.
— Эй, — тихонько позвала его Келли.
— Да?
— Может быть, у нас появилась возможность использовать исследования, которые ведут местные ученые. Выясним, кем мы были — а отсюда, кто мы есть.
— В интеллектуальном смысле мы совершили скачок. В социальном плане, мне кажется, нас разделяет гораздо меньшее расстояние.
На лице у Келли появилось скептическое выражение.
— Ты думаешь, мы недалеко ушли от шимпанзе?
— Пока это лишь гипотеза…
— А подтвердить ее поможет лишь дополнительный опыт общения.
— Она взглянула на Леона. — Тебе понравилось погружение, не так ли?
— Ну, да. Просто…
— Что?
— Мне не нравится та навязчивость, с какой Рубен предлагает нам новые погружения.
— Такова его работа.
— …И он знает, кто я такой.
— Ну и что? — Келли пожала плечами. — Тебя многие знают. В определенных кругах ты весьма известен.
— А «определенные» желают моей смерти. Куда подевалась твоя обычная практичность, а, Келли? — Леон усмехнулся.
— Паранойя не имеет ничего общего с практичностью, — засмеялась жена.
Не успел еще прозвучать гонг к обеду, как Келли подбила Леона на новое безрассудство.
Жаркий день на солнце. Пыль заставила меня чихнуть.
Большой прошел мимо, все выказали ему уважение. Самки и самцы протягивали к нему руки.
Большой трогал их, стоял немного с каждым, чтобы они поняли, что он рядом. Что все в порядке.
Я тоже шагнул к нему. Я хочу быть таким, как Большой, быть крупным, как он, быть им.
