С самками у него никогда не бывает осечек. Он хочет какую-нибудь, она с ним идет. И они вместе. Он Большой.
Молодым не достается уважения. Самки не хотят с ними так, как с Большим. Молодые самцы задираются, бросают песок и все такое, но все бестолку. Они никогда не станут такими, как Большой. Им это не нравится, но тут уж ничего не поделаешь.
Я довольно крупный. Я получаю уважение. Ну, сколько-то.
Всем нравится, когда их гладят. Ласкают. Ухаживают. Самки так делают, а самцы гладят их в ответ.
Я сидел, и за мной ухаживали, и вдруг я что-то учуял. Мне это не понравилось. Я вскочил и закричал. Большой заметил. Тоже почуял.
Чужаки. Все стали обнимать друг друга. Сильный запах, все почуяли. Много Чужаков. Ветер говорит, что они близко и подходят еще другие.
Они бегут на нас вниз со склона холма. Ищут самок.
Я бросился за своими камнями. У меня всегда приготовлено несколько. Я швырнул один в Чужака, но промахнулся. И тут же они среди нас. Трудно в них попасть, они бегут так быстро.
Четверо Чужаков схватили двух самок. Потащили с собой.
Все завопили, заплакали. Всюду пыль.
Я кидаю камни. Большой повел парней против Чужаков.
Чужаки развернулись и побежали. Вот так, сразу. Но взяли двух самок, и это плохо.
Большой рассвирепел. Он стал толкать молодых, рычать. Теперь он не так хорош, он пропустил Чужаков.
Эти Чужаки плохие. Мы все присели на корточки, гладим друг друга, ласкаем, утешаем.
Пришел Большой, шлепнул некоторых самок. Все должны знать, что он Большой.
Меня он не стал шлепать. Он знает, лучше не пытаться. Я на него зарычал, когда он подошел близко, а Большой сделал вид, что не слышит.
Может быть, он не такой уж и большой…
На этот раз он остался с ними. После того как кризис миновал, когда чужие шимпанзе ретировались, он остался сидеть. Его долго гладили. И ему в самом деле стало спокойно.
Ему? Кем он был?
На этот раз Леон полностью ощутил разум шимпанзе: ошеломляющие обрывки чувств, мыслей, словно листья, влекомые ветром.
А ветер был эмоцией. Обжигающие, завывающие порывы, дождь мыслей, как мягкие удары молота.
Мышление шимпанзе было бедным, Леон воспринимал его лишь обрывками, словно размышления человека, по которым прошелся нервный редактор. Но шимпанзе интенсивно ощущал мир.
«Конечно, — подумал Леон (а он мог думать, находясь в ядре собственного разума, который окружал мозг шимпанзе). — Эмоции управляют ими. Никаких сложных размышлений. Им необходима быстрота реакции. Яркие чувства превращают даже толику информации в побудительную причину для мгновенного действия. Грубые приказы Матери Эволюции».
Теперь Леон понимал: вера в то, что подобные эмоциональные переживания доступны лишь людям, не более чем обычное высокомерие. Шимпанзе во многом разделяли с людьми взгляд на мир. Теория социоистории шимпанзе становилась реальностью.
Он осторожно высвободился из плотного, близкого разума обезьяны. «Интересно, — подумал Леон, — знает ли шимпанзе, что я здесь был». Да, животное понимало — смутно. Но почему-то совсем не беспокоилось по этому поводу. Леон вошел в его тусклый, грубоватый мир и оказался всего лишь очередной эмоцией — одной из множества проходящих мимо или ненадолго задерживающихся в сознании.
Мог ли разум человека стать чем-то большим, чем мимолетное ощущение? Леон попытался заставить шимпанзе поднять правую руку — она была словно налита свинцом. Леон продолжал эксперименты, но так и не добился успеха. Потом он понял свою ошибку. Ему не под силу преодолеть сопротивление шимпанзе, пока Леон остается ядрышком в его сознании.
Леон размышлял об этом, пока шимпанзе гладил самку, осторожно расправляя спутанный мех. От самки шел приятный запах; воздух был свежим; солнце ласкало его своими теплыми, щедрыми лучами…
Эмоция. Шимпанзе не повинуются приказам или инструкциям, поскольку они не в силах их осознать. Обезьяны не воспринимают указаний, как люди. Леон должен стать эмоцией, а не маленьким генералом, отдающим приказы.
Он посидел немного, стараясь стать шимпанзе. Он узнал — нет, скорее, почувствовал. Члены их маленького отряда ухаживают друг за другом, разыскивают пищу, самцы охраняют стаю по периметру, самки держатся поближе к детенышам. Ленивое спокойствие снизошло на Леона, время потекло медленно и уютно. Теплый, приятный день клонился к вечеру. Ни разу, с тех пор как он был мальчиком, Леону не приходилось испытывать ничего подобного. Тягучее, прекрасное расслабление — казалось, времени больше нет, только обрывки вечности.
В таком настроении он сумел сконцентрироваться на простом движении — поднять руку, почесаться — и вызвал желание сделать это. Шимпанзе послушался. Чтобы добиться результата, Леону пришлось ощутить желание, которое и привело его к цели. Плыть по ветру эмоций.
Уловив сладкий запах в воздухе, Леон подумал о пище, которая может источать этот аромат. Шимпанзе повернулся, потянул носом по ветру и безразлично уставился в сторону: запах не представлял для него интереса. Леон догадался: пахло фруктами, сорт которых шимпанзе не употребляли.
Отлично. Он учится. И все глубже погружается в сознание животного.
Наблюдая за группой, он решил дать имена наиболее заметным обезьянам, чтобы не путать их. Быстрого и ловкого он назвал Проворным; сексуальную самку — Шилой; вечно голодного — Работяга… Ну, а как насчет собственного имени? Он назвал своего шимпанзе Айпан. Не слишком оригинально, но это было его главной характеристикой: Я Pan troglodytes[11].
Работяга нашел шаровидный фрукт, и остальные устремились к нему, чтобы поживиться. Твердый плод пах так, что Леон сразу понял: фрукт еще неспелый, но кое-кто все-таки не побоялся его отведать.
Которая из них Келли? Они попросили, чтобы их определили в одну группу, значит, она среди — Леон заставил себя сосчитать, хотя задача показалась ему неожиданно сложной, — двадцати двух самок. Как определить наверняка? Он подошел к нескольким самкам, которые при помощи камней с острыми краями срезали листья с веток. Потом они скрепят их вместе и будут носить на них пищу.
Леон всмотрелся в их физиономии. Слабый интерес, несколько рук протянулось к нему, предлагая ласку. В глазах он не заметил узнавания.
Он принялся наблюдать за крупной самкой, Шилой, та тщательно вымыла в ручье покрытый песком плод. Остальные последовали ее примеру; Шила была у них чем-то вроде вожака, заместителем Большого среди самок.
Она с удовольствием вонзила зубы в плод, одновременно поглядывая по сторонам. Поблизости росли какие-то злаки. Перезревшие зерна попадали в песок. Сосредоточившись, Леон сумел определить по слабому аромату, что это нечто очень вкусное. Несколько шимпанзе присели на корточки и стали собирать зернышки: медленная и неблагодарная работа. Шила тоже наклонилась над землей, но потом остановилась, взглянув на ручей. Шло время, гудели насекомые. Затем Шила взяла пригоршню песка с зернышками и направилась к ручью, бросила добычу в воду. Песок пошел ко дну, а зернышки остались плавать на поверхности воды. Она единым махом отправила их в рот и принялась жевать, довольно ухмыляясь.
