– День добрый, вы сегодня гостя примете?
– Да у меня дом-то не больно богатый для приема гостей.
– Ничего, мы люди ко всему привыкшие.
– Что вы, мне сто лет в обед, где мне гостей принимать!
– А это такой гость, который в сто лет в обед и приходит.
– Песчинка, вы?
– Я.
– Жду с нетерпением. Какие будут пожелания?
– Да никаких, помыться бы и покушать…
Зря сказал, она, может, одна живет, еще из-за меня тут жарить-парить будет…
Выбираю новое лицо, лицо мужчины за сорок с глубокими залысинами, заодно меняю облик летуна…
Петровский, ты меня не найдешь…
– …да никаких, помыться и покушать…
Петровский перечитывает сообщение, еще раз смотрит на фото Пиковой Дамы. Меняет лицо битого жизнью шофера на лицо женщины, которой за, за, за, много раз – за.
С бункером посложнее, нужно много сил, чтобы он превратился в купол, с домом, с зимним садом, пусть у Пиковой Дамы еще фонтан будет в саду, вот так. Витюш пусть побудет компаньонкой у Пиковой дамы, а Антоха сойдет за старого слугу.
Песчинка вернется сюда – к единственному еще живому куполу среди мертвых песков и руин. Еще проведет здесь ночь. И следующую. И следующую. И много ночей.
Спасибо этому дому, пойду к другому…
2013 г.
Они должны казнить меня завтра, на рассвете.
Смотрю в зарешеченное окно, за которым видно звездное небо, смотрю за стеклянную дверь, за которой видна комната смертников, в который раз вопрошаю – за что?
Они… меня… за что?
Они убивали – миллионами и миллионами, я за всю свою жизнь не тронул ни одного человека.
Они отбирали у неимущих все – до крошки, я отдавал бедным все, что у меня было.
Они преследовали меня – и тех, кто был со мной, я же за всю жизнь никого не подверг гонениям.
Они забрали себе весь мир – шар земной положили к ногам своим, я же никогда не посягнул на чей-то трон.
Они оскверняли уста свои ложью – от меня же люди слышали только правду.
И тем не менее я, а не они, – сижу в камере смертников, я – не они – жду своего часа.
Слушаю шорохи ночи. Сюда долетает издалека шум прибоя, шорохи ночного города, шум машин, с ревом проносится над тюрьмой матерый Боинг, я знаю, он разобьется над океаном, и завтра все газеты напишут на первой полосе… Про мою казнь напишут от силы на предпоследней, перед сканвордом, анекдотами и гороскопом…
Опускаюсь на колени.
Молюсь – за них за всех. Чувствую, как где-то под моими пальцами текут века.
Так уже было когда-то… бесконечно давно, я уже не помню толком – как. Такая же ночь – живая, теплая, последняя, такая же молитва – сам не знаю, о ком, о них обо всех. Те же шаги стражника за стеной. Те же усмешки – если ты тот, кем себя называешь, что же не уйдешь отсюда?
Не уйду… жду своего часа. Вглядываюсь в глаза стражников, вдруг одумаются, вдруг откроют решетки, пойдут за мной – в пустыню, в палаточный городок, где все наши, которые завтра будут со мной на небесах…
Считаю часы до рассвета.
Молюсь – за них за всех, потому что правильно, конечно, что одни вверх, другие – вниз, только хочется, чтобы всем было хорошо… чтобы… я же был на земле… я же знаю, как это трудно… ходить по земле и думать про небо…
– Нет, нет, не пойдет.
– А?
– Не пойдет, говорю! Что вы мне тут розовые сопли рассусоливаете, ну кто это смотреть будет, вы мне скажите? Кто на это пойдет?
– Ну, снимают же… Лунгин там… Сокуров…
– Ну и кто их смотрит? Единицы… А мы все-таки на массовую публику работаем, не кот начихал…
– Ну а как, по-вашему, должно быть?
– Не знаю я… в том-то и дело, что не знаю… Но не так, не так… Всего вам хорошего, молодой человек… попробуйте свои силы в мелодраме какой-нибудь, может, получится… следующий!
– А мы что… перерыв делать не будем?
– А вы что, устали уже?
– Да… есть хочется.
– Да дома надо было есть… прямо с голоду они умирают, бедненькие… может, полы мыть пойдете? Там график хоро-ший, и покушать есть когда, и…
– Ну что вы…
– Да что я, это все вы… Следующий!
Во, блин…
Стреляют, что ли? Не, вроде как померещилось…
Слушаю гомон толпы… только бы не стреляли, тут один выстрел, уже неважно, с какой стороны – и все, начнется бойня. Нет, парням нашим хоть кол на голове теши, на чистом английском сказал, оружие с собой не брать – нет, нате вам, притащили…
Если что, сами виноваты будут…
Что они там волокут, бомбы, что ли… а, нет, плакаты, я уж испугался, продолговатые, белые… Что у них там… но вар, но джоб-лес-нес… Про безработицу-то чего ради вспомнили… умники…
Ладно, Бог с ними…
И со всеми с нами…
А подмораживает. Только бы дождь не ливанул, а то быстренько смоет весь наш лагерь… я-то уже ко всему приучен, мне хоть небо на землю упадет, не уйду, а ребята нежные…
Это еще что… во блин, куда они поперли, совсем уже, что ли, мозгов нету?
– Эй, вы там что, охренели, что ли? Жить надоело?
– А тебе-то что?
– Да куда на щиты прете? Родного языка не понимаете, сказано, никаких провокаций!
– Да ну… прорвали бы оцепление, проломились бы в Парламент…
– Я вам проломлюсь! Они вам потом так бошки проломят, мало не покажется!
Только бойни здесь не хватало… Складываю руки в молитве, все, что угодно, только не бойня…
Вот и сглазил, все, что угодно… ливанул-таки дождь. Не сильный, дрянной такой мелкий дождишечко, а все равно как-то не в кайф… вон, кто-то уже манатки собирает… Давайте, давайте, если что, потом ко мне без претензий, я вас на площадь звал, вы смотались…
Сейчас бы в палатку… Ни хрена, нечего, уж кому, как не мне, со всеми быть… дождишко льет по волосам, по куртешке, темными пятнами на джинсах… обстричь бы космы все эти… ладно, успеется…
– Чего тебе?
Тощий парнишка замирает возле меня.
– Это… люди-то жрать хотят.
– Я в курсе.
– Да… ты это… фургон с пиццей обещал…
– Еще тебе чего? Манны небесной? Ясно сказал, фургон полиция задержала, я-то что сделаю?
Боже мой, зачем я про полицию сказал… Теперь точно оцепление прорвут, бойня будет… Вон, уже глаза загорелись… началось…
– А ну цыц! Да будет вам харч, будет!
Хватаю ящик с последней коробкой пиццы, вытаскиваю одну, другую, третью… ага, сами все поняли, в очередь выстроились… и на том спасибо… пять, десять, двадцать… пятьдесят, сто…
Ну, чего уставились? Ошалело смотрят на меня, как вынимаю из ящика – двести, триста… кто-то уже шепчет – ну, фокусник, кто-то заглядывает в ящик… что ты там ищешь… на тебе, на, лопай…
Поутихли… Тут, главное, кто кого пересидит, мы их, или они нас… им, конечно, в Парламент харч на вертолете сбрасывают, только не век же им там сидеть…
Неужели…
Есть… двери открылись, вот они, выходят… и глава мирового правительства впереди… и магнаты… как их… Бейдельбергский клуб…
