Свет от лампы из коридора упал на дощатый деревянный пол и на стоявший посреди комнаты стул. Я протянул руку и пошарил по стене – выключателя не было. Я сделал шаг внутрь, обогнул дверь и тут же нашёл выключатель с другой стороны.
Включил свет.
Прищурился.
И огляделся.
Я стоял посреди небольшой стандартной комнаты, очень напоминавшей ту, где мы только что разговаривали с кастеляншей. Возле стены – кровать, возле другой – стол, между ними – тумбочка. И почему-то посредине комнаты – стул. На столе и на тумбочке находилось несколько бытовых мелочей – настольная лампа, кипятильник, рулон туалетной бумаги, но ничего такого, что можно было бы счесть чьими-то личными вещами.
Я выдохнул.
– Ну что, – сказала Верба и медленно пошла за мной, – как я и говорила, ничего тут нет. Русалка уехала отсюда на…
Уже войдя в комнату, она вдруг зацепилась ногой за неровный порожек и с размаха, ударившись головой о стул, грохнулась на пол.
Я бросился к ней.
– Верба! Всё в порядке?
Она, вероятно, была в сознании, потому что, когда я осторожно взял её за плечи, она оперлась о пол локтями. Затем она медленно встала на колени и, пошатываясь, поднялась на ноги. Медленно оглянулась и посмотрела на меня.
Я почувствовал, что у меня желудок подкатился к горлу: на меня смотрела не Верба.
Нет, конечно, это было то же лицо, те же волосы, тот же плащ – уж плащ-то точно не изменился. Но вот выражение этого лица, неуловимые детали в разрезе глаз, морщинах, характере дыхания были чужими. На меня смотрел совершенно незнакомый мне человек.
Верба – или, вернее, тот человек, который был теперь вместо неё, – попыталась сделать шаг и чуть не упала опять. Я подхватил её.
– Хрм… ахрмрмх… – Казалось человек не в силах заговорить. Он долго откашливался, затем произнес глухим голосом: – Помоги мне сесть.
Я посадил её на стул, и она моментально оперлась о спинку и свесила голову набок.
Я отошёл к кровати и осторожно присел на краешек. Затем посмотрел на неё и увидел, что она всё время следит за мной краем глаза, не выпуская из поля зрения ни на мгновение. Увидев, что я это заметил, она криво усмехнулась.
– Ты кто? – спросил я. – Где Верба?
– Ай! – Она отмахнулась. – Было бы из-за чего переживать. Мне бы твои проблемы.
– Русалка? – недоверчиво спросил я.
Она опять криво улыбнулась и размашисто кивнула.
– Будем знакомы, Клёст. Жаль, выпить за знакомство нечего.
– Где Верба? Куда она делась?
– Ай! – Она опять отмахнулась. – Да верну я тебе твою Рамзесиху, не переживай. Верну. Никому она не нужна.
Она сделала несколько глубоких вдохов и осторожно встала. В этот раз у неё получалось явно куда лучше, чем в первый. Она медленно прошлась по комнате – к двери, затем в противоположную сторону, к окну, и назад, к стулу. Она шла достаточно уверенно, но была в каждом её движении какая-то неловкость, словно она надела ботинки, которые ей жмут, и рубашку на три размера больше, в рукавах которой сейчас запуталась. Она подошла к стулу и оперлась двумя руками о спинку.
– Должна сказать, что я под впечатлением, – сказала она, – у меня ушло пятнадцать лет на то, чтобы пройти весь этот путь от начала до конца. Пятнадцать, мать их, долгих лет. И мне невероятно завидно видеть, как ты повторил его всего за несколько дней. Мой отец, чёрт возьми, совсем не зря потратил свои деньги, сколько бы он тебе ни заплатил.
– Послушайте, – сказал я, стараясь излучать миролюбие, хотя чувствовал, как меня трясёт, – нам надо ехать. Ваш отец заплатил мне за то, чтобы я нашёл вас, и я… – Я засунул руку в карман, чтобы достать мобильный телефон, но она меня перебила:
– Не вздумай звонить отцу. Позвонишь ему – и всё, Рамзесиху свою не увидишь больше, понял?
– Понял, – недоумённо сказал я.
– Ты что, думаешь, отец обо мне заботится? Думаешь, что он так любит свою дочурку, что ах, она выбросилась из окна и он теперь места себе не находит? Так, что ли?
Я молчал.
– Ты должен понять о моём отце одну вещь, – агрессивно проговорила она, – он никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не заботился ни о ком, кроме себя. Ни о ком. Ему никто больше не нужен и никто не интересен. Ты понял?
– Да, – кивнул я, – я понял, не надо повышать на меня голос. Ну тогда говорите вы: что теперь? Я искал вас. Я прошёл довольно долгий путь от вашей квартиры до этой комнаты только ради одного этого момента. И вот вы здесь. Что дальше? Что будем делать?
– Спать. – Она обошла стул и грузно плюхнулась на него.
– Спать?
– Да, спать. Я добралась сюда из Одессы без тела – ты думаешь, это легко? Попробуй как-нибудь. Я устала как собака. Это не считая того, что я уже отвыкла таскать шестьдесят килограммов мяса с костями…
Она потянулась и криво зевнула.
– Тут всего одна кровать, – растерянно сказал я, не сообразив, что ещё я могу сказать в этой ситуации.
– Ничего, я не стесняюсь, – ответила мне Русалка, встала и медленно разделась, бросая одежду прямо на пол. Затем она залезла под одеяло и придвинулась к стенке.
– Свет выключи, – попросила она.
Я встал, подошёл к двери и выключил свет. Комната погрузилась во тьму, но, когда глаза немного привыкли, я различил свет полной луны, падавший в окно и рисовавший на полу кривой четырехугольник.
Я медленно подошёл к окну и посмотрел на луну. Дыхание Русалки стало ровным – вероятно, она спала. Я попытался собрать все свои мысли в кучу, но они расползались, как тараканы, и, когда я пробовал сжать их в кулак, просто утекали сквозь пальцы. Уже через пять минут я понял, что не способен ни о чём думать. Поток моего сознания в этот момент представлял собой набор слов, образов, визуализаций, запахов и ощущений мышечной усталости. Какая-то каша, в которую бесполезно было пытаться вклиниться со своим «мне нужно понять, что делать дальше…»
Что делать, что делать… Спать.
Я снял верхнюю одежду и, не раздеваясь полностью, лёг на кровать рядом с мирно сопящей Русалкой. Довольно долго у меня в голове неслись бессистемные мысли и воспоминания. Кажется, я не мог уснуть, посреди ночи ещё вставал зачем-то, затем опять ложился, и в конце концов, уже когда раздались крики первых петухов, меня сморило.
Всю жизнь я думал, что «почувствовать на себе чужой взгляд» – это литературный штамп, не имеющий ничего общего с реальной жизнью. Но прошлым вечером я уже убедился, что живые люди тоже могут скрестись в двери, как и литературные персонажи. И моё утро началось с того, что я сквозь сон почувствовал чужой взгляд. Это была не просто отдалённая мысль – «а не открыть ли мне глаза», нет, это было словно прикосновение, как будто этот взгляд бил меня в бок, ожидая, когда я наконец проснусь.
