свет первый том его монографии "Геология Сибири". В 1936 году
второй, еще два года спустя - третий. Один за другим издавались тома
"Истории геологического исследования Сибири". Из-под его пера
выходило в это время до восьмидесяти печатных листов в год!
Энциклопедические знания и феноменальная память позволяли
Владимиру Афанасьевичу творить воистину чудо:
"Когда я сажусь писать, то беру ручку и пишу, не останавливаясь
и не испытывая никаких мучений. Из левого ящика беру бумагу,
написанные страницы складываю в правый ящик; когда рукопись книги
закончена, то отсюда она передается моему наборщику. Ведь я слишком
стар, чтобы тратить время на исправление ошибок после перепечатки на
пишущей машинке"...
Семидесятипятилетие Владимира Афанасьевича отмечалось очень
торжественно. Чествовали юбиляра на общем собрании Академии наук в
Доме ученых, вечером был банкет. Много говорили о заслугах Обручева
перед советской геологией, о его любви к науке, о необыкновенной
продуктивности, о юношеском энтузиазме.
Имя Обручева было присвоено только что созданному Институту
мерзлотоведения и горному факультету Томского индустриального
института.
Владимир Афанасьевич был награжден орденом Трудового Красного
Знамени, а в 1941 году его монография "Геология Сибири" была
удостоена Сталинской премии 1-й степени.
Пять тысяч лауреат перевел в Иркутск, на пополнение библиотеки
музея краеведения, пять тысяч - Кяхтинскому краеведческому музею,
пять тысяч - в Томск, на материальную помощь студентам горного
отделения.
А когда началась Великая Отечественная война, Обручев передал
значительную сумму в фонд обороны.
После первой бомбежки Москвы решено было немедленно эвакуировать
академиков в Казахстан, на курорт Боровое. Но в Свердловске поезд
встретили представители обкома партии, - не захочет ли кто-нибудь из
академиков работать на Урале.
- Мы остаемся здесь, Эва, - решил Владимир Афанасьевич. Он
всегда так произносил имя жены.
Мариэтта Шагинян в своем очерке "Портрет академика В. А.
Обручева" писала:
"В те дни многие чувствовали себя вышибленными из привычной
колеи, должны были привыкать к походному быту, к отсутствию нужных
рукописей, драгоценной библиотеки и годами собранных материалов, без
которых, казалось, невозможна никакая научная работа. Но Владимир
Афанасьевич, как только поднялся в отведенный ему номер гостиницы,
вынул старую чернильницу темно-коричневого цвета, верного друга,
сопровождавшего Обручева в его поездках почти пятьдесят лет.
Семидесятивосьмилетний геолог не нуждался в долгом приспосабливании к
новому месту. Множество экспедиций провел он в своей жизни, отнюдь не
прерывая научной работы: расположится на ночлег в убогой клетушке
китайской гостиницы, на так называемом "кане" - теплой глинобитной
лежанке, отапливающейся изнутри, достанет чернильницу, собранные
образцы, зажжет свои свечи и при свете их работает со вниманием и
увлечением, как в городском кабинете.
Правда, в свердловской гостинице не было под рукой ни его
московской библиотеки, уникальной по разделу Азии; ни обширного
картографического собрания в ящиках, которые давно уже не умещаются в
его кабинете и громоздятся в коридоре и в передней. Но Владимир
Афанасьевич привез с собою на Урал особую "библиотеку" - собственную
память. Поразительна эта память! Ученый верно хранит в ней не только
факты и даты, но и связи явлений, последовательность событий. По
памяти он может сейчас воскресить двухнедельные, месячные путешествия
со всеми их остановками и особенностями дороги, - путешествия,
проделанные больше чем полвека назад. И, поставив на стол
чернильницу, Владимир Афанасьевич сразу оказался дома на Урале. Он
начал свою работу буквально со дня приезда...
Для оборонной промышленности Урала срочно нужно было решить
проблему одного марганцевого месторождения, и, когда Обручеву дали
просмотреть одну работу и высказаться по ней, старый ученый тотчас
нашел и припомнил все нужные справки, всю имеющуюся литературу, - и
данный им прогноз оказался совершенно правильным".
Читатель знает - предложения Владимира Афанасьевича позволили
существенно увеличить добычу золота. Но не только в золоте нуждалась
страна - в железных, марганцевых, алюминиевых рудах, во многом
другом.
Обручев прихварывал, несколько раз болел воспалением легких, но
иногда и сам выезжал для осмотра месторождения.
"Молодые геологи, сопровождавшие Владимира Афанасьевича,
рассказывает один из его помощников, - приходили в восхищение, едва
поспевая за академиком, который с удивительной легкостью буквально
летал по отвалам разработок, перепрыгивая с одной глыбы на другую,
отбивая молотком заинтересовавшие его образцы пород. "Ну и дорвался!
- с удивлением говорили они. - Никак за ним не угонишься!"
Один за другим оправдывались прогнозы Обручева - вступали в
строй новые месторождения.
"Он сами недра поднимает на Победу", - сказал о Владимире
Афанасьевиче академик Александр Евгеньевич Ферсман, и сам немало
сделавший для Победы.
В день восьмидесятилетия Обручев был награжден орденом Ленина, а
10 июня 1945 года ему было присвоено звание Героя Социалистического
Труда:
"За выдающиеся научные достижения в области геологии, особенно
за исследования геологии Сибири и Центральной Азии, за разработку
теории рудных месторождений, создание основ новой науки о вечной
мерзлоте, а также за многолетнюю плодотворную работу по подготовке
кадров геологов".
Хочется особо выделить самую последнюю часть текста Указа:
"...за многолетнюю плодотворную работу по подготовке кадров
геологов".
"Все геологи Союза учились под руководством Владимира
Афанасьевича", - писал Михаил Антонович Усов - первый, любимый его
ученик, ставший, как и учитель, академиком.
От преподавательской работы Владимир Афанасьевич отказался еще в
1929 году. "Мой язык, - говорил он, - не умеет состязаться с моим
пером".
Впрочем, по отзывам студентов, лекции профессор Обручев читал
столь же блестяще, как и писал. Часто они сопровождались
демонстрацией фотографий или раскрашенных самим профессором
диапозитивов - зарисовок обнажений, разрезов, геологических карт.
Вспоминает студент Таврического университета Борис Александрович
