— Я это вижу, — сказал Кадим. — Его. Его палату. Я вижу это прямо сейчас.
— Вместо меня? — спросил Ранджип.
— Нет, гуру, вас я тоже вижу. Вас более ясно, но я также вижу… я также вижу то, что видит она. Словно фотка с двойной экспозицией или остаточное изображение — что-то такое.
— Наложенное на то, что видишь ты?
— Ага.
— Как долго это продолжается?
— Я не знаю. Недолго. Изображение слабое, как я сказал. Внутри машины я не мог его разглядеть, но здесь, лёжа на спине и глядя в потолок — здесь ведь чисто белый потолок, видите? — Он поднял руку; Ранджип взглянул на потолок и согласно кивнул. — Так что моё собственное зрение почти ничего не показывает, и я могу — чёрт, вот ведь странно — я могу увидеть то, что видит она — тускло, призрачно, но вполне ясно.
— Воспоминания содержат мало визуальной информации, — сказал Ранджип.
— Это не воспоминания, гуру. Я могу прыгать по её памяти как хочу. Что она ела вчера на ужин? Гамбургер без булочки в кафетерии в вестибюле. Что ела на обед? Протеиновый батончик. Куда пошла после ужина? В женский туалет рядом с вестибюлем — что-то попало ей в глаз, и она довольно долго с ним возилась. Я могу вспоминать эти вещи вразброс, в любом порядке. Это же больше похоже на кино: я не могу его ни прокрутить вперёд, ни вернуть назад, ничего.
— И всё это с её точки зрения? Ты уверен?
— Ага. Старатель только что спросил: «Есть новости по делу, которое мы обсуждали ранее?»
— Ты также и слышишь, что она слышит?
— Если вокруг тихо. Слышно реально плохо — ну, вроде как когда включил айпод, а наушники не надел. Слышишь тихую музыку и думаешь — чёрт возьми, откуда она идёт? Что-то вроде того. Мы сейчас разговариваем — мы с вами — так что я не могу разобрать их речь, и когда я смотрю на вас или на всю эту технику, то фон получается слишком сложный и разнообразный, чтобы я мог нормально видеть то, что видит она, но если сосредоточиться, то можно что-то разобрать.
Оператор МРТ — миниатюрная женщина с ярко-рыжими волосами — заговорила.
— Это типа как плавунцы?
Кадим нахмурился.
— Кто?
— Они есть у многих людей, — сказала оператор. — Кусочки мусора в стекловидном теле глаза; ты их видишь, когда смотришь на чистое голубое небо или на лист белой бумаги или что-то такое, но бо́льшую часть времени не замечаешь.
— Да, — согласился Кадим. — Что-то вроде. Но гораздо чётче. — Он снова посмотрел на потолок. — Я вижу Старателя прямо сейчас — он как будто смотрит прямо на меня, и у него больше нет той дыхательной штуки в носу.
— Ты просто получаешь её сенсорный поток, — спросил Ранджип, — или ты также читаешь мысли агента Доусон?
— Трудно сказать. Есть какие-то слова, исходящие явно не от Старателя. Но я их не слышу — и они идут не равномерным потоком. Но да, это, должно быть, Сью. «Проверить с Дэррилом» «какой-то-сякой-то доступ по карте». Обрывки, но я их слышу.
— Погоди-ка минутку, — сказал Ранджип. Рядом стояла каталка. Он растянулся на ней, подумав — уже не в первый раз — о том, как хорошо иметь тюрбан в качестве портативной подушки. Он посмотрел в тот же белый потолок, что и Кадим, и попытался различить неясные образы жизни Люциуса Джоно — не воспоминания рыжеволосого хирурга, а то, что сам Джоно в данный момент видит. Он также напряг слух, пытаясь расслышать звуки, которые в данный момент мог слышать Джоно. Конечно, была вероятность того, что Джоно спит, хотя уже было хорошо за полдень, но…
Ничего. Вообще ничего. Ранджип слез с каталки.
— Вздремнули, гуру?
— Просто попытался выяснить, не работает ли моя сцепка таким же образом. Похоже, нет. И всё же давай-ка проверим. — Он вытащил свой «блэкберри» и крошечные наушники к нему, затем перешёл на другой край комнаты, достаточно далеко, чтобы Кадим не смог услышать, что говорится в наушниках. Затем он набрал номер.
— Агент Доусон. Это Ранджип. Вы можете говорить?
— Да.
— Вы с президентом Джеррисоном?
— Да.
— Скажите: на нём по-прежнему надет респиратор?
— Нет, его убрали около часа назад.
Ранджип почувствовал, как у него чаще забилось сердце. Это, однако, всё ещё не доказывало ничего, кроме того, что Кадим имеет доступ к памяти агента Доусон, как и раньше.
— Мне нужна ваша помощь в небольшом эксперименте.
— Хорошо, — сказала Сьюзан. — Две секунды. — Он услышал, как она извиняется перед президентом Джеррисоном. Ранджип как раз смотрел на Кадима, когда услышал, как Джеррисон говорит «Я отсюда никуда не денусь», и увидел, как Кадим улыбнулся — но президентской остроте или чему-то ещё?
Когда Сьюзан снова заговорила в телефон, Ранджип сказал громким голосом, так, чтобы услышал Кадим на другом краю комнаты:
— Рядовой Адамс!
— Я!
— Я собираюсь попросить агента Доусон задумать серию чисел от одного до десяти. Когда она думает об этих числах, ты будешь поднимать соответствующее количество пальцев, хорошо,
Кадим кивнул.
— Ладно, агент Доусон, вы слышали, что я сказал. Дайте мне серию чисел от одного до десяти. Не какую-нибудь известную последовательность, которую вы знаете наизусть, а случайные числа. По одному в секунду. Просто прошепчите их мне. Начинаем… сейчас.
— Четыре, — сказала Сьюзан, и Кадим поднял левую руку с прижатым к ладони большим пальцем и выпрямленными остальными.
— Два, — сказала Сьюзан, и Кадим поднял знак мира.
— Семь, — сказала она; Кадим не опустил левую руку с двойкой, но поднял правую с растопыренными пальцами.
— Шесть. — Кадим не стал нарушать приличий и загнул на левой руке средний палец.
— Десять. — Все пальцы растопырены на обеих руках, как у ребёнка, который показывает, что вымыл руки.
— Потрясающе, — сказал Ранджип.
— Что? — спросила Сьюзан.
— Связь в реальном времени, которая возникла между рядовым Адамсом и вами в момент, когда вы выстрелили в Латимера. Она до сих пор существует. Он по-прежнему может читать ваши мысли.
— Вот чёрт, — сказала Сьюзан.
С другого края комнаты Кадим добавил:
— Она думает, что будет, если Бесси Стилвелл сможет делать то же самое со Старателем.
Внутренние часы Доры Хеннесси ещё не приспособились к пятичасовой разнице во времени между Лондоном и Вашингтоном: хотя здесь было всего три часа дня, дома уже наступило 8 вечера. Не способствовало адаптации и то, что в пятницу утром ей сделали разрез на боку; швы зудели. И всё же ей не нравилось просто лежать на больничной койке, так что она вместо этого сидела на стуле у окна, глядя на ноябрьский день снаружи.
