У Доры и её отца были отдельные палаты, что было лишь к лучшему. Через несколько часов ей захочется спать; последнее, что ей было бы при этом нужно — сосед по комнате, который хочет посмотреть вечером телевизор.
Дора читала память Энн Дженьюари, медсестры, которая участвовала в операции, спасшей жизнь президенту. Она по-прежнему была недовольна тем, что её собственную операцию перенесли ради него, но она знала — потому что это знала Энн — как близко они подошли к тому, чтобы потерять Джеррисона, и хотя её отец хотел подать на больницу в суд, она не могла заставить себя и подумать об этом.
В её дверь постучали.
— Да? — крикнула она.
Дверь распахнулась; за ней показался доктор Марк Гриффин. Она видела его в пятницу; он пришёл проведать её после того, как она очнулась от наркоза и объяснить, почему операция была остановлена.
— Здравствуйте, Дора, — сказал он. — Можно войти?
— Конечно.
В палате был ещё один стул, меньшего размера. Он развернул его и уселся задом наперёд, положив руки на спинку.
— Дора, — сказал он. — Мне очень жаль, но у меня для вас плохие новости.
— Вы снова откладываете пересадку, — сказала она. Они имеют хоть какое-то понятие о том, как тяжело ей всё это даётся?
— Пересадки не будет.
— Почему? Совместимость тканей идеальная.
Гриффин глубоко вздохнул.
— Ваш отец умер.
— Что?
— Мне очень, очень жаль.
— Умер?
— Да.
Она секунду помолчала.
— Если это из-за того, что вы отложили пересадку…
— Нет, не поэтому. Совсем не поэтому. Дора, ваш отец сегодня днём пытался убить человека — и был застрелен федеральным агентом.
Она слышала какой-то звук, но, Боже — она подумала, что это у машины на улице стрельнул карбюратор.
— Что… что теперь будет?
— Хирург осмотрит ваш разрез; мы, разумеется, собирались его вскрыть, поэтому шов нужно наложить заново. Мы всё исправим.
Голова у неё шла кругом.
— Я… я не знаю, смогу ли я всё это осмыслить.
Гриффин кивнул.
— Я понимаю. Мы надеемся, что вы останетесь здесь. Мы рекомендуем людям, подвергшимся воздействию эффекта сцепки памяти оставаться под нашим наблюдением до тех пор, пока всё не выяснится, а принимая во внимание, через что вам довелось пройти…
Дора снова выглянула в окно, но её зрение помутилось из-за хлынувших из глаз слёз.
Закончив сканирование, Эрик с Джен направились к шкафчику Джен в раздевалке для персонала. Она держала там смену одежды — как она сказал, никогда не знаешь, когда пациента на тебя вырвет. Она сложила одежду в пластиковый пакет, и они поехали к Эрику домой, заехав по дороге в «CVS»[35], чтобы купить зубную щётку и ещё пару вещей. Небо было пасмурным.
События разворачивались не так, как планировал Эрик. Да, он хотел помочь Джен, но он намеревался лишь отвезти её в убежище.
Но теперь она здесь, в его доме.
И он знал о ней больше, чем о ком бы то ни было в этой жизни. Больше, чем он знал о родителях, сёстрах, сыне, бывшей жене.
Он вспомнил сегодняшнее утро, когда он заявился в «Бронзовый щит», а она готовилась к игре: расставляла фигурки и…
Нет. Нет, это были её воспоминания, а не его; его там не было, когда начиналась игра. Боже, они пришли к нему так же естественно, как его собственные… словно она была частью его.
Словно они были парой.
Ха. Забавная формулировка. «Пара». Существительное единственного числа, обозначающее двоих. Только…
Только их теперь было не совсем двое. Он был связан с ней, и воспоминания, касающиеся сегодняшних событий, в которых участвовали они оба — МРТ-сканирование сегодня днём, её утренний приступ, то, что случилось в игровом магазине, их вчерашнее общение — были безнадёжно перепутаны. Он не мог подумать о чём-то, чему они оба были свидетелями, не смешав взгляд со своей точки зрения и её.
Время шло. Через несколько часов настанет вечер. А затем ночь, и…
И она действительна была ему небезразлична.
И он ей нравился.
И она была очень, очень красива.
Но…
Но когда они вошли в его гостиную и он сел на длинный белый диван, то ожидал, что она сядет рядом с ним. Однако она выбрала такое же белое кожаное кресло, стоящее лицом к дивану, и уселась в него, подобрав ноги так, что колени упёрлись в подбородок.
— Принести тебе что-нибудь выпить? — спросил он. — Кофе? Пиво?
Она не ответила — просто молча сидела.
Он приподнял брови.
— Джен? Ты меня слышишь? Ты хочешь чего-нибудь выпить?
— Я тебя слышала, — ответила она. — Просто я подумала, что ты уже знаешь ответ.
— Джен, я не могу читать твоих мыслей — только твои воспоминания. Сейчас не кризисный момент. — По крайней мере, пока.
— О, верно. Прости.
Он попытался перевести разговор на более нейтральную тему.
— Странно, что сцепка может, по крайней мере, на время, соединять не только воспоминания, но и мысли.
— Почему это странно? — спросила она. — И то и другое — всего лишь деятельность мозга, разве не так?
— Да, но воспоминания — это долговременные изменения в мозгу. Мысли же эфемерны.
— Хотела бы я читать твои воспоминания, — сказала она, едва заметно улыбнувшись ему. — Мне бы не пришлось позориться каждый раз, спрашивая, что значит это слово.
— Эфемерный? — сказал Эрик. — Мимолётный. Исчезающий, как пар. В отличие от воспоминаний, мысли не связаны с формированием в мозгу долговременных изменений. — Он поёрзал на диване и посмотрел на неё поверх кофейного столика со стеклянной столешницей. — Видишь ли, вот что забавно. Если кто-то нападёт на тебя с ножом и поранит тебя, то суд может оценить нанесённый физический ущерб — длину пореза, сколько пришлось наложить швов и прочее — и таким образом определить, какая сумма тебе положена в качестве компенсации. Но оскорбить кого-то словами, которые он запомнит навсегда? Каким-то действием, которое он никогда не забудет? Это тоже физический ущерб — он меняет тебя так же, как меняет шрам от удара ножом. Но вместо того, чтобы оценить этот ущерб, мы просто говорим «Будь выше этого» или «Нельзя быть таким чувствительным» или — забавно, потому что этого-то как раз и невозможно сделать — «Постарайся забыть». — Он покачал головой, думая обо всём, что Тони говорил ей, обо всём, что он с ней делал.
Она какое-то время молчала, потом, голосом таким тихим, что он не был уверен, что правильно её расслышал, сказала:
— Я этого не вынесу.
— Чего? — спросил Эрик.
— Этой штуки с памятью.
Он кивнул; сцепка была несимметрична, несправедлива, несбалансированна.
