– Точно вам говорю, ни единого вертухая, – поддержал Миша Мухомор. – У меня на вертухаев нюх особый. Помните, в «синей гребенке»?
– Помню, помню, – безучастно отозвался Зорич. – Только мы сейчас не в «гребенке». Судя по тому, как оперативно нас обстреляли возле замка, то ли слух у них преострый, то ли ночью видят сносно.
– И все же они, такое впечатление, наугад палили, – решился возразить Кирьянов, благо имел право во время операции вступать в дискуссии – до тех пор, понятно, пока не отдавался окончательный и не подлежавший интеллигентским обсуждениям приказ.
– Ну, значит, слух у них отменный, – сказал Зорич без всякого раздражения. – Итак… Повторяю приказ. Задача поставлена простая и недвусмысленная: с помощью имеющихся у нас подручных средств обрушить мост до того, как на нашу сторону переедет сооружение, для пущей краткости поименованное «бронепоездом». Расчетное время прохода данного сооружения по мосту нам известно – вскорости после того, как «синяя» луна скроется за лесом. – Он усмехнулся: – Будет ли «бронепоезд» в точности выполнять расписание, нам, разумеется, неизвестно. Боюсь, у здешних обитателей могут быть свои планы на сей счет – или им, как и людям, свойственно порой разгильдяйство, выражающееся в отступлении от расписания… Но это уже их проблемы. Мы, повторяю, обязаны обрушить мост – и совсем прекрасно было бы, свали мы его во время прохождения по нему «бронепоезда»… Характер действий, которые следует предпринять, вам известен. Вопросы есть?
Вопросов не последовало, только Мухомор тихонько проворчал под нос:
– Какие тут, на хрен…
– Напоминаю: «кислота» для человеческого организма совершенно безвредна… – штандарт-полковник сделал паузу, – но пить ее я все равно не рекомендую, Миша, ибо она спирта не содержит…
Дело ясное, отец-командир хотел приободрить своих орлов немудрящей шуткой, но вместо смеха раздалось лишь тихое фырканье… Совершенно не тянуло отчего-то смеяться.
– Вперед, – решительно сказал Зорич.
Все так же, волчьей вереницей, они двинулись мимо холма с обгорелым, жутко расщепленным исполинским пнем, и метров через двести оказались на краю грандиозной расщелины.
Шириной она была не так уж и велика – всего-то метров триста. Зато казалась бездонной, заполненной по кромку непроницаемым космическим мраком. Безусловно, такие мысли приходили в голову исключительно оттого, что инструктор, существо «вроде черепахи», сказал совсем недавно:
– Расщелина очень глубокая, так что падать в нее не советую – никакой веревки не хватит, да и вытаскивать будет уже нечего…
На этой стороне – непроходимая чащоба, и на другой аналогично. Только узкая просека упирается прямо в расщелину, чтобы продолжиться на той стороне, странная просека, словно бы и не зверями протоптанная, словно здешние уговорили деревья расступиться, встать по обочине безукоризненными шеренгами, равняясь на грудь четвертого…
И мост, соединяющий берега…
Он был таким же странным, как и замок, негостеприимный к проходящим. Строго говоря, даже и не мост, а что-то другое.
Три параллельных ствола, разделенных неширокими промежутками – с полметра, не более. Длиннющие стволы, вроде бы цельные, что само по себе удивительно: гравитация здесь примерно равна земной, с чего бы вымахать таким деревьям?! Не столь уж толстые стволы, человек любой из трех обхватит без усилий. Невозможно представить себе существо, способное воспользоваться этим сооружением как нормальным мостом – ни настила, ни перил, упражнение не для слабонервных с высотобоязнью… Больше похоже на этакие сюрреалистические рельсы – понятие, вполне сочетаемое со словом «бронепоезд»…
Эти три ствола, перекинутые через бездонную расщелину, поддерживались чем-то вроде дугообразных ферм, на первый взгляд состоявших из таких же стволов, но потоньше, опять-таки словно бы цельных, красиво выгнутых неведомой силой и непонятно как скрепленных.
Всем им показывали снимки, чертежи, подробно объясняли, что к чему, но в натуре мост выглядел неизмеримо красивее и загадочнее. Безумно жаль было рушить это чудо, столь же диковинное, как и замок, – и рукотворное вроде бы, и в то же время неуловимо схожее с окружающей чащобой, словно было ее полноправной частицей, неотделимым фрагментом, веткой огромного дерева, листом кустарника… Непонятность окружающего мира давила на плечи Кирьянова, словно тяжесть моря на глубоко опустившегося водолаза. Прежде, во время прошлых операций, с ним никогда такого не случалось, даже в том загадочном пространстве, за которое они получили красивые высокие ордена…
Он не удивился бы, узнав, что остальные чувствуют то же самое – было что-то такое в их движениях, жестах, в том, как они озирались, шли, смотрели по сторонам… Впервые столь остро ощущалось, как это – оказаться чужаком в чужом мире.
Но не было времени над всем этим думать. Из кустов у самого края расщелины возникла невысокая щуплая фигурка в мешковатом комбинезоне и прилежно доложила голосом Жакенбаева:
– Полная порядка, однако. Тихо, никого не ходи. И паровоза не ходи. Моя не видела часовых.
– Направо, направо, налево, направо… – указывал Зорич пальцем.
Но они и так прекрасно помнили свой маневр. Разомкнулись на две тройки, разошлись по обе стороны моста, принялись разматывать веревки и привязывать один конец к подходящим деревьям, росшим у самой расщелины.
Штандарт-полковник не успокоился, пока не обошел всех, не проверил самолично прочность узлов. Потом только отдал тихую команду.
А сам остался наверху, единственным часовым. С одной стороны, самая непыльная в данной ситуации работенка. С другой же… Появись неведомые обитатели планеты в большом количестве, мало что мог бы сделать штандарт-полковник, вооруженный лишь тесаком из какого-то местного аналога железного дерева. Судя по всему, воевать здешние умели и предавались этому занятию с удовольствием…
Но не было другого варианта. Их оказалось ровно столько, сколько начальство посчитало нужным послать, и действовать они могли только так, а не иначе, и приказ есть приказ, хоть ты тресни…
Чуточку подбодрив себя этими незатейливыми, воистину строевыми мыслями, Кирьянов еще раз, чисто машинально, попробовал веревку, взялся за нее обеими руками, вздохнул и, повернувшись спиной к расщелине, стал спускаться – очень медленно, с оглядкой, упираясь ногами в отвесную почти стену, поросшую чем-то вроде густого плюща, осторожно пропуская меж пальцами некрупные узлы, завязанные через каждый метр. По обе стороны от него, близко, так, что рукой можно дотронуться, старательно спускались Кац и Жакенбаев, почти с той же скоростью.
