— Назад! — сказал я со смесью ярости и счастья.
— В чем дело, сударь?
— А вы не знаете, лейтенант? Девятая статья Международной конвенции о неприкосновенности личности! В том числе и ребенка!
— Но есть и закон об охране детства, сударь. В соответствии с ним мы и задерживаем бесприютных детей. Чтобы уберечь и спасти…
— Это не бесприютный, а мой! Лейтенант сказал менее уверенно:
— Странно, однако. И не очень правдоподобно. Объяснитесь тогда…
— Объясняюсь… — Я понимал, что лучше ничего не придумывать и не скрывать. — Мальчик ушел из дома, потому что думал, что я погиб в экспедиции. А я уцелел. И вот нашел его… Затем, чтобы вы его у меня отобрали?
Петька притиснулся ко мне плотнее. Вцепился намертво. Пожилой лейтенант, видимо, не был отъявленным службистом. И лицо довольно интеллигентное.
— Странная, однако, история. Согласитесь, сударь, что мне трудно вот так взять и сразу поверить…
— Во что поверить, черт возьми? Что я уцелел и не погиб?
— В то, что это ваш сын.
— Да с какой стати я буду хвататься за чужого мальчишку?!
— Бывает, что хватаются. Этакие добренькие спасатели! Выручат от нас, а потом опять — гуляй, мальчик, бродяжничай…
— Это мой отец, — сдавленно сказал Петька. — Отстаньте от нас… — Он не отрывал от меня лица.
— И все-таки… — Лейтенант был в явном замешательстве. — У вас есть какие-нибудь доказательства?
— Какие еще доказательства? Посмотрите на мальчика!.. А время паспортов и личных картотек, по-моему, давно прошло.
— Тогда по закону необходим свидетель. Хотя бы один… Чтобы я мог отпустить вас, не нарушив инструкцию.
— Я свидетель! — звонко заявил Сивка. Он стоял тут же, с Кысом на руках. Смело задрал подбородок.
— А ты, «свидетель», помалкивай, — ворчливо сказал я. — Петькин двоюродный брат.
А что мне оставалось делать?
— Да! — дерзко подтвердил Сивка. — Пит! Скажи! Петька кивнул, по-прежнему не отрывая лица от моей куртки — мазнул по ней щекой.
— И все же нам лучше отправиться в отделение, — мягко, но непреклонно проговорил лейтенант. — Поймите меня. Полицейские — рабы всяких правил… Это недолго, на нашем вертолете…
Этого еще не хватало!
Во-первых, где я возьму свидетеля? Во-вторых, станет ясно, что Сивка — не родственник. В-третьих, может всплыть многое, в том числе и вчерашнее приключение со стрельбой. Еще неизвестно, чем это кончится…
И меня осенило!
— Постойте, лейтенант! Есть доказательство. Смотрите… — Я подцепил на Петькиной пояснице подол майки, задрал его выше лопаток. — Видите родинку? Вот… А теперь извините за вынужденный стриптиз… Петушок, отцепись… — Я сбросил куртку и рывком поднял на спине рубашку. — Гляньте, лейтенант! Похожее клеймо? По-моему, нет свидетельства вернее, чем генетический код.
Лейтенант был явно смущен и в то же время успокоен.
— В самом деле… Ну, рад за вас, сударь. И за вашего сына. Не бегай больше, постреленок… Можете быть свободны, господа. Тем более что мальчик у нас еще не зарегистрирован среди задержанных. Честь имею… — Он взял под козырек, сделал шаг в сторону и озабоченно глянул на склон Сор-горы.
Там все уже было кончено. Видимо, кое-кому из мальчишек удалось уйти, а последних из пойманных заталкивали в вертолеты.
Петька, тихонько всхлипывая, опять вцепился в меня. В локоть.
Полицейский снова глянул на нас. Развел руками:
— Такая вот работа… Вашему сыну повезло, а этих-то куда девать? Вот и приходится… А они, дурни, бегают, не понимают своего счастья…
— Это где счастье? На «Розалине», что ли? — вдруг ощетинился Петька. Горько и бесстрашно. — А вы знаете, какая там каторга?!
Лейтенант не рассердился. Кивнул. У него были усталые глаза с темными, будто запыленными веками.
— Ну, было там всякое, знаю… Худо приходилось ребятишкам. Сейчас разобрались, прогнали кого следует. А нынешний план — операция «Розалина» — это чем плохо? Я бы и своих отправил, кабы позволили.
— Что за операция? — неуверенно спросил я. И погладил Петьку по лохматой макушке — мол, все страшное позади, Петушок.
— Вот те на! — лейтенант неофициально развел руками. — Откуда вы свалились, господа? Несколько дней все газеты и экраны трубят: «Операция „Розалина“!», «Операция „Розалина“!». Да вот, гляньте сами. Чтобы не думали, что «клюва» забирают детишек в тюрьму…
Из прицепленного к поясу планшета он вытащил сложенную газету. «Старотопольские ведомости», по-моему. Развернул. В глаза сразу бросились заголовки:
«Наконец-то правительство вспомнило о беспризорных детях!»
«Операция „Розалина“ — под международным контролем!»
«Бывшая тюрьма становится островом счастья!»
«Это будет рейс радости и надежды!»
Я бегло пробежал кое-какие строчки. И понял вот что: ЧПИД все же погорел на своих «педагогических методах», нравы детской плавучей каторги стали известны какой-то независимой внеправительственной комиссии. Воспитателей-садистов прогнали. А Международное общество охраны детства и всякие другие организации разработали грандиозный проект.
По этому проекту «Розалина» и второе громадное судно — «Розалина-2», где колония для нескольких тысяч девочек, — через наше мелководное водохранилище и каналы выйдут в настоящее море. Там их встретят несколько современных океанских судов. Ребятишек расселят по каютам. И весь этот народ отправится в долгое, на несколько месяцев, плавание к берегам разных стран, к южным островам. Будут знакомиться с планетой, будут отвыкать от прежней жизни, учиться у опытных и умных наставников-добровольцев. А в это время здесь, в Республике, власти развернут строительство новых поселков для детей. В них дети станут жить с приемными родителями, которых немало будет найдено за этот срок. Или с добрыми воспитателями. Не в казармах, а под уютной семейной крышей.
То есть уедут около двенадцати тысяч безнадзорных, ощетинившихся, не верящих ни во что хорошее ребятишек, а вернутся перевоспитанные юные граждане, оценившие заботу и любовь, и жизнь у них начнется радужная…
По крайней мере, так я понял этот план. И не было времени и желания размышлять над ним и обсуждать его. Потому что главное — Петька! Вот он!..
Лейтенант оглянулся на вертолет:
— Газету — дарю. На память о счастливой вашей встрече. И желаю благополучия… — Он козырнул и рысцой двинулся к вертолету.
Вертолет взлетел. За ним другой.
Петька, шмыгая носом, сказал совсем по-младенчески:
