- Слушай этого безбожника, он не обманет, в нем есть дух.
Друзьям показалось, что толпа встречающих, прошелестев, отхлынула. Образовался вакуум.
Легкой походкой священник направился на привокзальную площадь, казалось идет почти юноша. На мгновенье повернулся, бросил назад взгляд. Каждый почувствовал - прощаются только с ним. Все увидели на лице сияние духа, а во взгляде огонь благодати.
Толпа вновь беззвучно ахнула. Позже, переживая этот момент, оба вспомнили, как в сознании всплыли строки:
Сильному дай голову,
Трусливому дай коня,
Дай счастливому денег,
И не забудь про меня.
Сейчас оба стояли растерянные. Каждый испытывал за себя неловкость.
***
Ледорезный пароход 'Утро' одиноко стоял у причала. Два пеньковых каната держались за чугунные кнехты. На причале ни души, будто и не было толпы встречающих. Чуть позже портовый рабочий забросил канаты на борт.
Пароход, натужно пыхтя машиной, раздвигал редкие льдины. Стояло безветрие. С палубы открывался вид на Кронштадт. Остров в туманной дали почти сливался с поверхностью моря.
За кормой вездесущие чайки учиняли свои привычные разборки. Пахло морем. Впереди слева постепенно вырастал лес корабельных мачт, прямо по курсу к небу поднимались купала храмов.
Говорить о встрече со священником не хотелось. Время не пришло. Так часто случается после прикосновения к чему-то иррациональному, не мирскому.
- Ильич, ты случайно не помнишь дату смерти Попова, - невпопад спросил Федотов.
- Не помню, ни фига не помню.
В ответе прозвучала благодарность. Ильич хотел переключиться на что-то другое.
- Борис, наверное, он скоро умрет.
- Ох, мать твою!
Оба опять замолчали.
На кронштадском рейде стояло с десяток судов с парусным вооружением. Слегка дымил старичок-броненосец береговой охраны 'Генерал-адмирал Апраксин'. Рядом приютились две канонерские лодки.
- Невероятно, такой же Кореец вышел против японских бронированных гигантов.
- Смелые люди.
От причала отвалил паровой буксир. Выбрасывая клубы черного дыма, шустро проследовал в сторону 'Генерала'. В голове сложилось: 'А это уже век пара. Как странно одновременно видеть век и парусных, и паровых кораблей.
Войдя на рейд Пассажирской гавани, пароход, утробно рявкнув, доложил о прибытии. Труба окуталась белым паром. Чайки, как по команде отвалили в сторону, точно исчезла надобность в эскорте.
У причалов вновь запахло промокшим деревом и запахом гниющей рыбы. Этот был обязательный атрибут и серьезного рыбного дела, и крохотного рыбного причала. Чуть в стороне команда обшарпанной фелюги с гордым названием 'Диана', споро разгружала рыбу. Все выглядело патриархально. Вспомнился другой причал, к которому подходила шхуна с алыми парусами. От этого отчаянно захотелось, чтобы и через сто, и через двести лет рыбаки так же неторопливо выгружали свою рыбу.
Матрос ловко бросил на пирс швартовый конец. Сползая, заскрипел деревянный трап, а через пару минут пролетка несла двоих по улицам города.
Федотов ожидал увидеть скученно стоящие приземистые каменные здания, более всего напоминающие контрфорсы Петропавловской крепости. Ничего подобного! Вокруг был двух-трех этажный кирпичный город с улицами мощеными красной брусчаткой. По бульварам прогуливались дамы, а поголубевший небосвод подпирали многочисленные храмы. Крепостью же являлись стоящие в море краснокирпичные форты.
- Ильич, ты каким себе представлял Кронштадт?
Бровь Мишенина вопросительно изогнулась:
- Вот таким и представлял, а каким ему еще быть?
- Ну-у, все таки крепость, - неопределенно откликнулся Федотов.
- Книги читать надо, а не чепуху разную.
Еще немного прогрохотав по мостовой, экипаж доставил путешественников к выполненному в желтых тонах трехэтажному зданию Резиденции Главного командира Кронштадсткого военного порта.
Справа от входа стояли непрезентабельного вида пролетки. Кучера в бескозырках сгрудились в экипаже командующего. Столетием позже возле штабов так же будут стоять обшарпанные газики с военными номерами. По большому счету в этом мире ничего не меняется.
Из резиденции резво выскочили два штабс-капитана по Адмиралтейству. Из подкатившего тарантаса вышел капитан второго ранга в погонах корпуса морских штурманов.
Из холла первого этажа наверх вела широкая мраморная лестница. С нее на посетителей смотрел адмирал Нахимов. Справа располагался канцелярский стол. За ним, уткнувшись носом в бумаги, сидел белобрысый подпоручик. Слева стояла пара диванов. В холле было пустынно. Офицер слега скосил глаз. Оценил - шпаки.
- Вы к кому, господа? - не отрываясь спросил белобрысый.
Весь его вид говорил о собственной значимости и нежелательности присутствия посторонних.
- Нас направили к начальнику Кронштадской радиомастерской, вот документ на имя командира порта, - Борис протянул бумаги.
- Присаживайтесь, - подпоручик рукой показал на основательно протертый диван.
Пока офицер что-то писал, мимо продефилировали еще несколько чинов, от поручика до капитана второго ранга.
Наклонившись к математику, Федотов прокомментировал:
- Нет, ну ты глянь, черные полковники разбегались. Самое интересное, Ильич, что в двухтысячном сидел я на таком же протертом диване в штабе Северного флота. Ох и поморочили они мне тогда голову.
Сбегав наверх, поручик сообщил о назначенной на утро аудиенции у командира порта.
Бросив вещи в ближайшей гостинице, переселенцы отправились знакомиться с городом. Прошлись до памятника основателю крепости. Петр, как и положено, с гордостью смотрел на созданные им южные форты. Против Санкт-Петербурга людей и экипажей было заметно меньше, если не сказать, что совсем мало. Ничего удивительного - город, а точнее городок имел размеры полтора на два километра. Изредка парами прогуливались дамы, стайка подростков, галдя, спешила по своим подростковым делам. Часто встречались военные моряки.
К Северному бульвару решили пройти по Артиллерийской. Слева стояли казармы и давно утратившие значение крепостные стены. После часовни святого адмирала Федора Ушакова натолкнулись на увенчанное крестами здание. Надпись гласила 'Дом Трудолюбия'.
- Извините, не подскажете, что это за здание? - обратился Мишенин к прохожему с лицом коммивояжера
'Коммивояжер' не только не спешил, но к тому же оказался человеком словоохотливым. Широко разводя руки и делая театральные паузы, он пустился в историю 'От Матфея'.
Через десять минут переселенцы знали, что это заведение открыл Иоанн Кронштадский. Сам священник, человек достойный во всех смыслах, в миру звался Иваном Ильичом Сергиевым. Родился он в Архангельской глубинке, в тысяча восемьсот двадцать девятом году и сейчас имел преклонный возраст. В доме же располагались бесплатная начальная школа, мастерские для обучения ремеслам, детская библиотека и приют для сирот. Там же была богадельня для бедных женщин и ночлежный дом. Идея священника заключалась в том, чтобы нищие могли сами зарабатывали себе на ночлег и пропитание.
