- Вот ведь тварь какая, от Хозяина отказался, как сморкнулся! - не выдержал Зугур, но Шык грозно глянул не него, и вагас умолк.
Луня тем временем наседал на Руну, втолковывая ей, что нельзя такими клятвами бросаться, а ну как этот лихоимец какую-нибудь пакость умудрит, и клятву исполнять придется?
- Не умудрит он ничего, ладушка! - Руна усмехнулась, взъерошила Лунин чуб: - Он вон какой, дрожит весь да думает, как бы только не лишили вы его жизни. Он все расскажет, а потом пусть идет на все четыре стороны. Даже если и приведет он кого по наши души, мы-то в Черный лес уйдем, там нас, ты верно тогда сказал, никто не достанет из мира этого...
Шык поначалу спрашивал Пырю, а потом перестал, лишь слушал, а говорок бродилы так и тек, так и струился, и о многих странных вещах узнавали путники...
* * *
Родился Пыря на родской земле, но где, и в чьем роду - он не помнил, потому что ещё малым дитем умыкнули его во время набега корьские находчики. По дороге через Северные Бугры Пыря убег, перегрызя связывающие его ремни, и долго плутал по безлюдным и пустым Буграм, голодный и холодный, пока не прибился к маленькому племени, не племени даже, а семейству полудиких бродников, что кочевали по всей большой и дикой земле от Черного леса до родских лесов. Говорили эти люди на странной смеси родского, корьского, чудского и арского языков, ели, что придется, спали в шалашах или норах, вырытых в склонах холмов, охотились на мелкую и неопасную добычу, ловили рыбу, выкапывали коренья, жевали дикие травы.
Долго жил Пыря среди бродников, сколько, он и сам толком не знал. К родам сперва хотел вернуться, домой, но пока маленьким был, не пускали его, а когда подрос, то и охота прошла. Вольно бродить по земле, без хозяина и устава, делать, чего захочется, спать, где придется, есть, что земля пошлет - в этом, по словам Пыри, и есть настоящее счастье.
Потихоньку-помаленьку начал ходить Пыря все дальше и дальше, и на полдень, и на восход, стороной обходя страшный Черный лес и открывая для себя все новые и новые земли. Иногда издали замечал он других людей - и конных вагасов, пасущих свои стада, и арские дозорные разъезды, и обозы ахеев на Великом Ходу, и отряды беломордых цогов, идущих в набег, и даже родов видал неоднократно, но ни разу не захотелось Пыре подойти к людям, поговорить с ними, хоть бы они и были соплеменники.
Все изменилось три зимы назад. Сперва нечисть, с которой бродилы всегда в ладе да складе жили, ровно обезумела. Нелюдь ярилась, как никогда. Полевики с лешаками ратовища устраивали, водовики топили всех, кто к их омутным жилищам подходить отваживался, кики злыми чарами болота окрест окружали, путников заманивая, от шишиг спасу не было никакого, а уж от нежити и вовсе житья не стало.
В Буграх в ту пору объявился страшный нав, мертвяк оживший. Шатался нав по всей округе, и жрал без разбора всякую живую тварь, и мышей, и зайцев, и яйца птичьи, и лисят малых, и людей. Шатался-шатался, а не уходил, точно ждал кого. В страхе бежали бродники из Бугров, на полдень подались, и лишь один Пыря остался. Боялся он нава, ночами не спал, но не уходил, интересно ему было, кого нав тут поджидает.
Следил Пыря за навом, следил, а все одно проглядел. В одну ночь летнюю, теплую да темную, напал нав на людей проезжих, а те люди не простыми оказались, и себя спасти сумели, и нава одолеть. А потом упокоили они навью душу, тело огню предали. Пыря сам этого не видал, но на пепелище побывал, и вынюхал, что тут наву и конец пришел.
* * *
Шык с Луней переглянулись, волхв усмехнулся - вот как бывает, кто б подумал, что за тем навом, с которым разделались они почти три годка назад, вот этот заморыш Пыря следил!
* * *
А тот все говорил и говорил, расписывая, как трудно ему было жить два последних года. И еды путной не добыть стало, и от всех хорониться приходилось. А тут ещё людей всяких окрест стало видимо-невидимо. Особенно докучали Пыре ары и хуры, что начали шастать и в Буграх, и возле Черного леса, по краю Великой Степи.
Не раз их дозоры пытались изловить Пырю, но хитрый бродила всякий раз умудрялся спастить, ускользнуть от поимщиков, запутать следы и скрыться в диких просторах Прилесья.
Летом следующего года видал Пыря большую битву, страшное ратовище на большой равнине, что к полудню от Бугров лежит. Сошлись там не на жизнь, а на смерть вышедшие из лесов родские дружины, м арское, вкупе с хурами и ещё какими-то другими людьми, войско.
Люто бились они, и сеча злая не один день длилась. У родов конных мало было, ары же все сплошь на арпаках сидели. Родская дружина меж двух речек малых встала, и нагородили вои родские перед собой целый вал из телег, стволов древесных и коряг всяких, чтобы конные тут не прошли. По бокам же обрывистые берега речушек дружину родскую прикрывали, и сколь не пытались ары наскоком взять родов, всякий раз откатывались их конные сотни, теряя людей и коней под стрелами родов.
Пешие хуры и люди в полосатых одеждах, что на стороне аров бились, дважды бросались на засеку родскую, разметать, развалить её пробовали, но тоже не осилили, отошли. Так и стояли два войска друг супротив друга, тревожа противника вылазками отрядов малых, да стрелы пуская. И два дня никто никого одолеть не мог.
А на третий день, когда люди в полосатом и хуры вновь на приступ пошли, из быстро открывшихся проходов в засеке вышли конные роды, и хоть и были в числе малом, порубали врагов во множестве, а когда ары, увидав, что союзных им пеших воинов рубят, на подмогу кинулись, родская конная дружина назад, за засеку, ушла, и проходы в ней затворили вновь.
И видно было уже, что если поначалу арское сборное воинство чуть не в двое родское числом превосходило, то теперь почти что сравнялись силы, а ночью роды двумя отрядами, скрытно реки перейдя, на коней арских напали и много побили, а часть с собой угнали, и половина аров пешими осталась.
Уже показалось Пыре, что роды верх одержали, что ещё день, и разгромят они аров, но ранним утром загудели позади родской дружины рога, загрохотали барабаны, и рати беломордых цогов выступили из рассветного тумана, и тучи их длинных стрел взмыли в воздух, неся с собой смерть.
Славно бились роды. Набросились они на низкорослых цогов, словно волки на овечье стадо. Да только не бывает у овец луков, подобных цогским, чьи стрелы с десяти шагов любую бронь прошибают, и много родов смерть свою тут нашли, однако ж и цогов побили почти всех, и остатки их воинства откатились в беспорядке на закат.
Но пока роды с цогами ратились, пешие ары засеку разобрать сумели, и конные их сотни с тыла ударили по родам, и без того многих воев потерявшим.
Конные ары умеют строем биться, когда лошадей своих рядом ставят, и пиками с намета бьют, опрокидывая любую пешую дружину. Не устояли и роды, а конные их вои, коих мало было, все до одного полегли, пеших своих спасая. И погнали ары родов, и убивали их, на пики вздымая, и мало кто спасся, уцелел, выжил в той страшной сече...
