– Бросьте эту идею.
– Она умирает, – просто сказала Мария. – И она может спастись, никому не повредив. Не «вырывая еду изо рта у следующего поколения», или почему уж там она считает сканирование преступлением. Вы что, правда думаете, будто она искренне не хочет остаться в живых? Или не захотела бы, если бы могла продумать всё как следует, без чувства вины и морализаторской брехни, которыми нагрузило её собственное поколение?
Дарэм не желал принимать ничью сторону.
– Я с ней незнаком и не могу ответить на этот вопрос.
– Она – ребёнок девяностых годов. Ей, наверное, воспитатели в детском саду рассказывали, что вершиной существования для неё было бы стать после смерти удобрением для дождевых лесов, – Мария задумалась над своими словами. – И вся красота в том… что она всё равно может это сделать. Просканировать себя, а потом пропустить через мясорубку и разбросать то, что получится, над Дейнтри[11].
– Да вы больная.
– Скоро у меня будут деньги. Могу позволить себе пошутить.
Терминалы хором прозвенели: первые четырнадцать секунд внутренней жизни были готовы к просмотру. Мария ощутила, как только что проглоченная еда собирается в твёрдый комок, словно сжатый кулак, у неё в желудке. Дарэм велел программе приступать.
Копия сидела в небольшом стилизованном зале управления, в окружении плавающих в воздухе окон-интерфейсов. Одно из них демонстрировало изображение небольшого участка ТНЦ-решётки. Копия не могла наблюдать решётку «с точки зрения Бога», как они недавно, потому что использованная ими программа могла функционировать лишь на уровне, находящемся вне искусственной вселенной. Внутри неё не существовало простого способа выяснить состояние любой отдельно взятой клетки автомата; вместо этого был выбран небольшой участок в центральной части решётки и окружён целой системой строительных и сенсорных проволочек, а те присоединены к специализированным процессорам. Дарэм окрестил этот аппарат Камерой. О происходящем в глубине Камеры можно было судить косвенным образом на основании потока данных, поступающих по сенсорным проволочкам. Это было не так сложно, как вычислять, что произошло при столкновении пучков в ускорителе частиц, на основании информации, зарегистрированной кольцом датчиков, но принцип был тот же самый, цель аналогичная. Копии требовалось провести эксперименты для проверки базовых «законов физики» – правил ТНЦ-автомата. А симулируемые современные компьютеры, обрабатывающие его виртуальное окружение, имели симулируемый контакт с Камерой, как компьютеры реального мира подключались к датчикам реального ускорителя.
«Готовлюсь провести первый эксперимент», – произнесла Копия. Она ловко набрала на клавиатуре цепочку кодовых символов. Дарэм всё отрепетировал перед сканированием, наловчившись проводить каждый эксперимент ровно за десять секунд, но Мария всё равно поразилась, что Копии – внезапно пришедшей в себя и обнаружившей, что она сидит в зале управления, без всякой подготовки, не имея возможности привыкнуть к своей сущности и свой судьбе – хватило присутствия духа немедленно приступить к работе. Она представляла себе, как эта первая версия Дарэма, пробудившаяся в компьютере, наконец понимает, что «прошлые двадцать три раза» ничем не напоминали реальный опыт, и в весьма конкретных выражениях сообщает об этом своему оригиналу. Однако, похоже, ни малейших шансов на скандал не было; Копия просто сидела и стучала по клавиатуре, словно от этого зависела её жизнь.
Проведение экспериментов было полностью автоматизировано. Проверка результатов тоже поддавалась автоматизации. Копия могла провести пару минут сидя и глядя, как мигает зелёный экранчик, подтверждающий, что всё именно так, как ожидалось, не беспокоясь о докучных деталях. Не существовало некоего набора ощущений, посредством которого Копия могла бы доказать, что обитает в клеточном автомате, подчинённом всем правилам, каким должен был подчиняться. Всё в конечном счёте сводилось к бритве Оккама: оставалось надеяться, что простейшее объяснение мигающему экранчику с подтверждением требуемых результатов в том и состоит, что эти результаты получены.
Мария всматривалась в окно интерфейса на экране через плечо Копии. Когда виртуальный Дарэм набрал последнюю букву кода, сборка из клеток, сооружённая им в Камере, сделалась нестабильной и принялась создавать новые клетки в окружающем «вакууме», запустив каскад, пришедший в конце концов в столкновение с чувствительными проволочками. С толку сбивало то, что Копия смотрела как симуляцию – в её внутреннем смысле – того, что должно было происходить в Камере, так и, мгновение спустя, реконструкцию «реальных событий», основанную на информации датчиков.
То и другое, по-видимому, соответствовало результатам симуляций, заложенных в память модели оригинальным Дарэмом. Копия, явно придя в восторг, громко хлопнула в ладоши, бессвязно что-то взревела и начала: «Провожу второ…»
У Марии голова кружилась от количества пронизываемых ими уровней реальности, но она твёрдо решила сохранять привычный пресыщенно-брюзгливый вид.
– Вы что, разбудили его с полным мозгом амфетаминов?
Дарэм отозвался в том же тоне:
– Нет, он ловит кайф от самого существования. Вам бы тоже, пожалуй, нравилось жить, будь у вас всей жизни две минуты.
Они ждали, коротая время за более-менее беспорядочными проверками программного хозяйства и выводя на экран всё подряд, от нейронных схем в моделируемом мозге Копии до статистики работоспособности ТНЦ-компьютеров. Сложная иерархия симуляций внутри симуляций интуитивно представлялась уязвимой – каждый лишний уровень увеличивал в разы возможность катастрофы. Но если расклад и был похож на карточный домик, то на карточный домик симулированный – идеально уравновешенный во вселенной, свободной от вибраций и сквозняков. Мария к своему удовлетворению убедилась, что архитектура каждого уровня безупречна – до тех пор пока держится уровень, на который тот опирается. Чтобы всё сооружение рассыпалось, требовался сбой в технике реального мира. А такое случалось редко, хотя невозможным не было.
Они просмотрели вторую серию про Копию за работой, потом сделали перерыв на кофе. «Эйнштейн на пляже» ещё играл, гипнотизируя повторениями. Мария не могла расслабиться, взвинченная кофеином и нервной энергией. К её облегчению, всё шло гладко – ни проблем с программным обеспечением, ни операции «Бабочка», ни каких-либо признаков того, что одна из версий Дарэма собирается подстроить ей гадость. Но в то же время было нечто глубоко тревожащее в том, что всё так и будет разворачиваться как по маслу ближайшие шесть часов, а потом вдруг возьмёт и кончится. Тогда у неё будут деньги на Франческу, и это оправдывает всё… Однако абсолютная бесплодность всего, что они делали, каждый раз заново потрясала её в перерывах между приступами беспокойства о всяких нелепостях, вроде того, нельзя ли было ещё улучшить реакцию A. hydrophila на обезвоживание. Дарэм разрешил опубликовать всю работу по «Автоверсуму», так что это по крайней мере не было пустой тратой времени, и можно сколько угодно её совершенствовать, прежде чем представить на суд скептиков. Но, как ни странно, Мария уже представляла собственное сожаление из-за того, что эти улучшения появятся слишком поздно, чтобы вставить их в «настоящую» планету Ламберт, ту, которую они сейчас сливали в сточную трубу, стоившую многие миллионы долларов.
