Убью.
Нож бесполезно скользит по шкуре твари. Какая там шкура – броня! Тяжелая лапа сбивает меня с ног, я впечатываюсь в стену. При трех «же» тварь проворнее меня. Я не успею ни вскочить, ни отползти – и мне конец. Оружие твари не потребуется – жвалы что кусачки.
Яйцо разрывной гранаты попадает мне в руку первым. Ну, так тому и быть...
Я не иду – ползу в Вязком мире, оставив на месте своего исчезновения и гранату, и выдернутую чеку. Кто сказал, что в этом лиловом желе трудно передвигаться? Кому-то, может быть, и трудно, а мне после тройной тяжести – в самый раз...
А вынырнув в тройную тяжесть, я жду, зажав уши ладонями, разинув рот и отсчитывая в уме мгновения. Чужая тварь топчется на месте в большом недоумении, затем начинает интересоваться металлическим яйцом, источающим тонкую струйку дыма. Одна, две секунды... Не замечай меня! Я почти молю отвратительное чужое существо. Не замечай меня подольше, ну пожалуйста...
Заметила!
Круто развернувшись, тварь бросается на меня. Разрыв гранаты заставляет ее сделать переднее сальто.
Удар воздуха. Мелкие осколки секут мой комбинезон и застревают в нем, один пробивает ткань и кусает в руку, как пчела. Трясу головой, прогоняя из глаз красную муть, а из ушей белый шум, медленно поднимаюсь на ноги. Знакомый свист, гвалт и вой обрушиваются на меня со всех сторон. Бушует амфитеатр, переживая кульминацию боя, мелькают в проходах напряженные лица охранниц. Я стою на ринге в шоу Мамы Клавы, только одет почему-то не в трико, а в летный комбинезон, и кожаная сбруя, оттянутая сумкой с тремя оставшимися гранатами, больно врезалась мне в кожу. А передо мной в углу ринга лежит на спине и подрагивает вздетыми кверху короткими лапками поверженный противник – полуличинка-получерепаха. Зрители свистят.
Похоже, инопланетная тварь жива и лишь временно выведена из строя. Я могу добить ее. Можно, например, вскрыть чужака ножом-пилой, между сегментами тела должна быть слабина... Чужак дышит тем же воздухом, а значит, можно попытаться отравить его химической гранатой, самому пользуясь дыхательным аппаратом до тех пор, пока газ не самонейтрализуется. Можно, наверное, придумать и иные способы умерщвления...
Я сажусь на пол возле канатов и начинаю смеяться. Вот эта черепаха, отчасти похожая на ископаемого трилобита, – член экипажа? Это примитивное существо, набросившееся на меня подобно животному, – пилот корабля? Не смешите меня, мне и так смешно. А я? А Иоланта, Присцилла и другие? На что мы надеялись, заключая договор, – на то, что я, аки Молния, ворвусь сюда, перестреляю экипаж, возьму управление кораблем в свои руки и приведу его на Землю? Ох, как это наивно и глупо, глупо и наивно...
Хочется плакать, но я смеюсь.
Свист и вой амфитеатра. Но никто не лезет на ринг, никто не пытается запустить в меня банкой из-под лимонада. Иллюзия, фокус. Этот амфитеатр и ринг – не настоящие.
– Зачем? – шепчу я.
– Я постарался создать привычные тебе условия, – любезно сообщает корабль.
Глотаю комок слюны. Он тяжелый, как ртуть.
– А... как?
Первоматерь Люси, что я такое несу? Разве это сейчас главное?
– Я достаточно пластичен. Могу объединить свои внутренние камеры, могу разделить их. Могу практически мгновенно нарастить внешнюю броню в том месте, где ожидаю удара. Это удобно. Неразумно быть защищенным там, где тебе ничего не угрожает.
– Ты всегда столь рационален?
Долгая пауза – и ответ:
– Нет.
– Убери... это, – прошу я.
И амфитеатр исчезает. Натягиваются, рвутся с легким звоном канаты ринга и втягиваются в пол камеры. Последним, как кусок воска на сковородке, истаивает табурет с ведром воды, припасенным заботливым секундантом.
Зато из пола вырастает иное: точная копия моего поверженного противника, причем в точно такой же беспомощной позе. Разница лишь в том, что копия полупрозрачна. Сквозь бронированные хитином – или чем? – сегменты (толщина – ого!) просвечивают внутренние органы. Все чужое, незнакомое, но вот эти трубки, наверное, часть пищеварительной системы, а этот пульсирующий комок – сердце... А это что – внутренний скелет? Точно, он. Выходит, у моего противника два скелета: один – внешний хитиновый панцирь, другой – внутренний костяк. Двускелетная тварь...
Если проковырять щель между вторым и третьим сегментами, лезвие ножа наверняка достанет до сердца. А можно положить вторую гранату прямо под тварь – неужели не проломит панцирь? Быть этого не может.
Но кого убивать? Вот это... животное?
Не стоит оно того.
– Кто он? – Я указываю на скорчившуюся «черепаху», вяло шевелящую лапами. Настоящая черепаха не может скорчиться, но сейчас такие тонкости меня не занимают.
– Мой симбионт, – немедленно отвечает корабль. – Хозяин. Жилец. Подопечный. Наездник – в кавалерийском, а не энтомологическом смысле. Трудное понятие для твоего восприятия. Нет прямых аналогов.
– Ты что, живой?
– Да.
– Какой же он, к Первоматери, экипаж? – бормочу я. – Стой!.. Это он приказал тебе и таким, как ты, держать барьер?
– В некотором смысле – да.
– И ты выполняешь, сволочь?!!
– Я выполнял, – бесстрастно уточняет он, меняя настоящее время на прошедшее. – Остальные – выполняют.
– Вас много?
– Да.
Вот так. Ну и чего ты добился, Тим Гаев? Твоя взяла, да? С безумным риском изъял один камешек из горного обвала? И ждешь, очевидно, благодарности от признательного человечества?
– Значит, уничтожение всего не-вашего будет продолжено?
Секундная пауза. Впору задействовать еще одну гранату – уже для себя. Затем он говорит с хорошо заметной неуверенностью в голосе:
– Теперь не знаю. Возможно – нет. Решение будет принято позже и не только мною...
Я уже не сижу – я валюсь навзничь, на мягкий теплый пол, широко раскинув руки. Уф-ф!.. «Не знаю» – уже хорошо. Это даже очень много! Роскошно много!
Но живые звездолеты... С ума сойти. А мы-то ожидали продвинутой машинерии будущего...
– А в чем дело? – спрашиваю я, сам дивясь тому, как быстро мой голос приобретает нагловатый тон. – Почему, собственно, «теперь»?
– Дело в тебе. В твоем отношении к моему... назовем его все-таки подопечным. Это немного ближе по смыслу.
Что-то туп я стал. Молчу, пялюсь на «черепаху» и стены, не могу сразу осмыслить.
– Значит, если бы я убил этого... урода двускелетного?..
– Ты бы проиграл. Почему ты не добил его?
– Зачем тебе знать? – бурчу я.
– Любопытно.
– Мне тоже... – Я пожимаю плечами. – Не знаю...
– Ты не контролируешь процессы высшей нервной деятельности?
– Не знаю! – рявкаю я. – Тебя устраивает такой ответ?
– Да.
И на том спасибо.
– Кто ты все-таки? – спрашиваю я. – Слуга? Извозчик? Работник по контракту?
