— Разве вас не удивляет, — продолжал Дешлен, — что каждый из нас появился на свет и вырос в огромный организм всего лишь из одной клетки? Ведь когда-то, в период зарождения, все мы представляли собой всего лишь на всего одну единственную зародышевую клетку! Именно в этой, одной единственной клетке была сосредоточена программа, если хотите план или проект, построения всего нашего организма. Тот порядок, который мы наблюдаем в обычных кристаллах, это всего лишь геометрический порядок, в то время как порядки и последовательности молекул в новом организме — это порядок, определяющий смысл всей жизни.
— А теперь я перехожу к самому главному, нашему патриотическому долгу перед Францией, — сказал Дешлен и встал.
Именно этот внезапный переход от рассуждении о строении живого организма к судьбе нашей родины, произвёл на нас самое сильное впечатление.
—Я не хочу описывать вам, какое горе и унижение претерпевает сейчас Франция… Об этом все вы хорошо знаете. Я и Жокль, может быть, знаем немножко больше, потому что были на фронте, или во всяком случае в местах, которые условно можно было бы назвать фронтом. Наша задача заключается в том, чтобы помочь тем, кто продолжает борьбу. Мы поможем им приобрести оружие. Им нужны деньги, много денег.
— Вы имеете в виду движение Сопротивления? — тихо спросила Ирэн.
— Да.
— Но ведь в Алжире существует штаб этого движения. Он ему помогает.
Дешлен поморщился.
— Что это за помощь, я знаю. Листовки, бумажки, поздравления, несколько сотен старых карабинов. А нужно больше, значительно больше… Мне иногда кажется, что там, в Алжире, даже боятся серьёзно помочь нашим партизанам…
— Где же вы собираетесь достать такие большие средства? — заинтересовался я, все ещё будучи не в состоянии понять смысл всего разговора.
— В Египте, — вдруг сказал Дешлен, и мы все привстали со своих мест.
— Г-д-е-е??
— В Египте. В селении Абусир, сто километров южнее Каира.
Пока мы, ошеломлённые, сидели и непонимающе переглядывались, профессор Дешлен открыл письменный стол и вытащил из него пожелтевший листок бумаги.
— Не знаю, известно ли вам, что до войны я занимался проблемой рака. Меня заинтересовали научные сообщения Раффера, относящиеся к 1918-1923 годам. Он писал, что для выяснения природы ракового заболевания необходимо установить, давно ли на земле существует эта болезнь. Он исследовал останки древних животных и особенно тщательно египетские мумии и пришёл к выводу, что древние египтяне были незнакомы с этой болезнью. Вот тогда-то я и решил выяснить, насколько живучи раковые клетки и могут ли клетки опухоли, пролежавшей пять-шесть тысяч лет, возбудить болезнь в живом организме. Чтобы решить этот вопрос, я прежде всего обратился к документам; мне хотелось узнать, не умер ли кто-нибудь из египетских фараонов от рака. Я искал долго. Но все же мои поиски увенчались успехом. На глиняной табличке, выставленной перед мумией царя Сахуры в музее Гиме — он жил в тринадцатом веке до нашей эры, — было сказано, что он умер, возымев на груди и коленях «кровавый свет».
— А что это за «кровавый свет»? — спросил я.
— Рак, — мрачно произнёс Дешлен. — Я а этом убедился, когда осматривал мумию в музее. Множественный рак на груди и на конечностях. Вы знаете, опухоли рака имеют кроваво-красный оттенок.
— Но причём здесь оружие для отрядов Сопротивления?
Дешлен усмехнулся:
—Вы торопитесь. В надписи сказано ещё и то, что перед смертью Сахура приказал принести богу Ра жертвоприношение — чуть ли не целую гору золота и драгоценных камней. И клад этот был зарыт в тайнике.
— Ну и что, — сказала Ирэн. — Если вы имеете в виду дары Сахуры, то они, конечно, безнадёжно потеряны. Прошло ведь столько тысячелетий.
— Я уверен, что клад остался нераскопанным, во всяком случае мы можем это проверить.
— Проверить? — я вообще перестал что-либо понимать. — Как же вы собираетесь узнать, где он находится или находился?
— Нам об этом расскажет сам царь Сахура, — произнёс Дешлэн и отошёл к окну.
Если бы в этот момент в комнате взорвалась граната или потолок прошиб метеор, мы бы были меньше удивлены: я и Ирэн переглянулись и поняли, что у нас мелькнула одна и та же мысль: «В голове у Дешлена не все в порядке». Только Жокль благоговейно хранил молчание и восхищёнными глазами смотрел на своего спасителя.
Позволив нам за несколько мучительных минут передумать все, что нам хотелось, Дешлен продолжал:
— Мои дорогие друзья, это не парадокс. Я верю, что вы умные люди и правильно поняли то, что я вам говорил. В затравке содержится в зашифрованном виде план построения всего живого существа. Если такую затравку поместить в подходящую питательную среду, она вырастет в полноценный взрослый организм. Рука и нога Жоклена — этому свидетельство. Какой должна быть питательная среда, я знаю. Остаётся дело за немногим — хотя бы за одной клеткой фараона Сахуры.
— Но это бессмысленно! — закричал я. — Фараон пролежал в земле более тридцати столетий! Всем известно, что полная минерализация, то есть полное разрушение органических веществ в земле происходит максимум за двадцать лет. У нас нет никаких шансов раздобыть затравку для регенерации Сахуры!
— Это никем не доказано, — безжалостно произнёс Дешлен. — Последние археологические раскопки показали, что зерно пшеницы, извлечённое из гробницы фараона, хорошо проросло, хотя и пролежало несколько тысяч лет. Жизнь более цепка и более живуча, чем мы думаем.
— Учтите, — продолжал он, — что труп Сахуры был забальзамирован и захоронен в каменном гробу, в песчаной почве, в жаркой, лишённой грунтовых вод стране. Я не верю, что в теле фараона не сохранилось ни одной дремлющей тысячелетия живой клетки. Для эксперимента мне нужна кость из трупа фараона, одна-единственная кость…
— Когда осенью сорок первого года, — продолжал незнакомец, — я пришёл в музей Гиме, там было сумрачно и пусто. Был дождливый весенний вечер, и тишина залов нарушалась шагами редких посетителей. Улучив минуту, я спрятался за одной из египетских статуй и выждал, пока все не уйдут и привратник не закроет вход в помещение. Ночью без труда я вскрыл стеклянную витрину, за которой хранилась мумия, и при помощи ножа и небольшой пилы отсек кусочек позвоночника. Как только утром дверь в музей снова открылась, я, никем не замеченный, вышел на улицу.
Вы знаете, что люди по утрам думают совершенно иначе, чем ночью. Часто серьёзные и величественные мысли, возникшие ночью кажутся смешными и мелкими утром. Примерно так было и со мной, когда я шагал по улицам Парижа с прахом фараона в кармане. Редкие прохожие обращали внимание на мою смеющуюся физиономию, не подозревая, что причиной этому был находившийся в моем кармане египетский фараон, который должен был своими богатствами помочь французскому сопротивлению! Что может быть более диким! Я шёл на улицу Парадиз преисполненный иронии и сарказма по адресу автора этой бредовой идеи, профессора Дешлена. Насколько убедительными казались мне доводы Дешлена, когда я его слушал, настолько сумасбродными они представлялись мне теперь, после того, как я собственными руками почувствовал, из чего мы собираемся восстановить древнего египтянина.
