Хью распустил ремень на горле мешка, перевернул его и высыпал на стол звенящий ручеек серебряных пенсов, среди которых показались витые золотые браслеты, золотая цепь, золотое ожерелье с грубо обработанными каменьями и два кольца - массивный мужской перстень с печаткой и толстое кольцо с гравировкой. Последней показалась большая саксонской работы круглая брошь красного золота, служившая застежкой для плаща.
Стоявшие вокруг стола смотрели с изумлением, ничего не понимая.
- Это я тоже узнаю, - медленно произнес аббат Радульфус. - Брошь я как-то видел на плаще леди Донаты. А кольцо она носила постоянно.
- Перед смертью она отдала все Рамсею, - тихо сказал Герлуин, не в силах поверить в случившееся чудо. - Все драгоценности были в ларце, который я передал на сохранение Николу, когда тот уезжал с лесом в Рамсей. Ларец мы нашли, но он оказался взломан и разграблен...
- Как не помнить! - донесся от дверей голос Никола. - Ключ так и остался у меня, но они обошлись без него, взломали, забрали драгоценности, а ларец бросили... Так мы думали!
Точно так же думали и остальные. Все эти добровольные пожертвования и дары в пользу разорённой обители находились во время наводнения в ларце, который стоял на высоком алтаре пресвятой девы Марии, где ему не грозило никакое наводнение. Его спасли от воды, но, как выясняется, не спасли от вора, пришедшего в церковь под видом помощника при спасении церковного имущества и имевшего возможность подобраться к вожделенной цели. Взламывать замок ему не пришлось, так как ключ находился прямо в замке. Совсем нетрудно было приподнять крышку, вытащить мешок из ларца и положить вместо него камни и тряпки, дабы по весу никто не заметил подмены, потом запереть ларец и оставить его людям, которые с утра погрузят его на повозку с лесом. Глядя на щедрые предсмертные дары леди Донаты, Кадфаэль подумал, что потом вор спрятал мешок где-нибудь в безопасном месте, неподалеку, до своего отъезда из Шрусбери. Спрятал в таком месте, где никто не стал бы искать, а если бы украденное там и нашли, то это не открыло бы имени вора. Бенецет помогал переводить коней из низинной монастырской конюшни в конюшню на ярмарочной площади. Ему нетрудно было спрятать мешок на самое дно чана с зерном, который наполнили фуражом для лошадей, чтобы хватило на несколько дней. Ему едва ли стоило опасаться, что лошади здесь задержатся надолго и зерно израсходуется настолько, что обнажится спрятанное на дне. Это было куда безопаснее, нежели хранить украденное в странноприимном доме, где постояльцы меняются день и ночь, да и вообще не так уж много укромных уголков. А кроме того, украсть можно и у вора, и какой-нибудь любопытный постоялец вполне мог обнаружить припрятанные ценности и польститься на них.
- Это и не покидало Шрусбери! - промолвил аббат, с удивлением глядя на груду серебра и золота. - Отец Герлуин, кажется, господь бог и святые возвращают вам вашу собственность.
- А помимо них, - сухо заметил Роберт Боссу, - вам следует благодарить девушку Реми. Это она указала на вора. Вы не забыли о ней? Надеюсь, он ее не ранил? Где она сейчас?
- Она в церкви, - ответил Кадфаэль. - Она просит оставить ее там на некоторое время, дабы успокоиться перед отъездом. Что касается ее тела, там лишь царапина, девушка может идти и ехать верхом, но дух ее требует успокоения.
- Мы подождем немного, - сказал граф. - Признаюсь, Хью, я хотел бы увидеть конец всей истории. Если ваши люди привезут вора живым, тем лучше, ибо по ходу дела он ограбил и меня, угнав хорошего жеребца. Пусть ответит и за это.
- Тут хуже чем просто воровство, - мрачно заметил Кадфаэль.
Он отодвинул в сторону одежду Бенецета и запустил руку на самое дно седельной сумки. Там оказалась свернутая рубашка. Монах развернул ее: хорошая полотняная рубашка, чистая, стираная. Кадфаэль пригляделся к одной из манжет и стал внимательно ее рассматривать. Такой бережливый и дотошный во всех своих делах человек, Бенецет обходился без женщин, когда ему требовалось что-нибудь постирать или почистить. Но он и не настолько богат, чтобы позволить себе выбросить рубашку, хотя возможность у него такая имелась. Тем более что трубадуру было не до него, покуда он старался снискать расположение графа Роберта. Бенецет выстирал рубашку, высушил и положил ее на дно своей седельной сумки, дабы заняться ею как следует потом, когда они отъедут подальше от Шрусбери. Но эти пятна не так-то просто отстирывались. Кадфаэль поднес развернутую манжету к глазам Хью Берингара, а граф Роберт принялся рассматривать другой рукав рубашки. На обеих манжетах оказались маленькие круглые пятнышки, они были едва видны, но имели четкую розовую кайму. Кадфаэль видал такие пятна прежде, и не один раз, да и Роберт Боссу, наверное, тоже.
- Кровь, - сказал граф.
- Кровь Альдхельма, - уточнил Кадфаэль. - Она пролилась в тот самый вечер. Бенецет, наверное, был в толстом шерстяном плаще, но кровь просочилась, как он ни берегся... Камень, поднятый обеими руками и обрушенный на голову лежащего без чувств человека... Сколь бы осторожен ни был убийца, да и спешить ему некуда - никто ему не мешал, - на его кистях и запястьях остались следы преступления. Кровь, наверное, брызнула из-под камня и запятнала траву вокруг, руки убийцы и его одежду, на которой, если сразу не смыть с нее кровь, обязательно остаются плохо выводимые, предательские следы.
- Помнится, - сказал Реми, недоверчиво глядя на рубашку и желая отвести подозрения от себя, - я в тот вечер трапезовал у вас, святой отец. А Бенецет был свободен и занимался своими делами. Он сказал, что собирается пойти в город.
- Именно он сказал девушке, что в аббатстве ждут Альдхельма, - заметил Кадфаэль. - А она уже предупредила Тутило, чтобы тот скрылся с глаз долой. Так что Бенецет знал, зачем придет Альдхельм. Но он не был спокоен за себя. Ему хватило того, что Альдхельм стал бы вспоминать события того вечера и, чего доброго, мог вспомнить что-нибудь и о нем, что-нибудь, увиденное по чистой случайности. Так, ничего не подозревая, Альдхельм и умер. Его убил Бенецет. И теперь ни он, ни мы так и не узнаем, было ли за что убивать несчастного Альдхельма.
Примерно за час до полудня в ворота аббатства въехал помощник шерифа Алан Хербард.
По прошествии изрядного времени, щедро предоставленного графом Робертом перепуганной Даални, вся компания вновь стала собираться к отъезду, и Кадфаэля как человека самостоятельного, но не без причины взявшего на себя обязанность блюсти интересы девушки, весьма учтиво попросили сходить за ней в церковь и предложить присоединиться к ним, если она уже успокоилась. Времени и впрямь прошло вполне достаточно, чтобы и все остальные, по мере своих сил, освоились с нынешней лавиной событий и потрясений, известным образом уменьшивших число отъезжающих и повлиявших на судьбу кое-кого из них. Субприор Герлуин лишился своего послушника, и мстить теперь ему было некому, но зато он вновь обрел ценности, которые считал безвозвратно утерянными, и, несмотря на все грехи, смерть и насилие, настроение монаха явно поднялось, ибо лицо его нынче к полудню выглядело чуть ли не благостным. Трубадур лишился слуги, зато обрел весьма влиятельного покровителя, - не так уж и трудно найти слуге замену, а вот приглашение в дом одного из самых могущественных графов королевства - это настоящий подарок судьбы. В итоге Реми Перти никак не был настроен сильно сожалеть о случившемся. Даже лошади своей он не лишился, ибо Бенецет ускакал на жеребце, принадлежавшем одному из графских сквайров. Спокойный и довольно старый уже конь Бенецета, лишившийся, правда, седельной сумки, благополучно дожидался другого всадника. На нем мог теперь поехать Никол, оставив своего товарища править повозкой. Таким образом, выбитая было из колеи размеренная жизнь, похоже, возвращалась в свое русло. Именно в это время в воротах появился Алан Хербард. Он спешился и с любопытством и некоторой опаской направился к Хью Берингару, находившемуся в столь пышной компании.
