Андрей Яковлев ждет благоприятного момента. Инстинктивно он еще раз окидывает взглядом приборы. Все в полной готовности.
Космонавт бросает взгляд вниз, на Тихий океан. На площади в несколько тысяч квадратных километров бушует свирепый шторм, устрашающе сверкают молнии в верхних слоях облаков; зрелище это удивительно похоже на далекие разрывы зенитных снарядов. Но у космонавта нет времени созерцать явления природы. Сейчас он пройдет над судном слежения в Тихом океане, после чего передаст доклад и, конечно, примет последние инструкции с Байконура.
Два корабля несутся над планетой. Начинает проявляться действие неумолимых законов строго рассчитанного орбитального полета. На экране пункта управления на мысе Кеннеди это можно проследить по светящимся точкам, воспроизводящим движение американского и советского кораблей.
Они заканчивают первый виток по совместной орбите.
Оба корабля проходят почти в ста пятидесяти километрах южнее Гуаймаса, в Мексике. «Восток-9» мчится под другим углом к Земле, апогей его орбиты выше, поэтому у него выше и скорость, и ускорение на участке перехода к перигею. Южнее Гуаймаса русский корабль чуть впереди и выше «Меркурия-7».
Затем путь его пролегает между Уайт-Сэндсом, в штате Нью-Мехико, и мысом Кеннеди. Для Андрея Яковлева вновь наступил решающий момент — он готовится еще раз вмешаться в действие сил, удерживающих его на орбите.
Уайт-Сэндс позади… «Меркурий-7» догоняет «Восток-9», а затем уходит вперед, опережая советский корабль.
— Станция Эглин, я — Седьмой. О'кей, слышу вас хорошо. Вижу ли я его? Как на ладони. Могу даже различить его детали невооруженным глазом. Погодите…
Я сейчас возьму бинокль. Бог мой, ну и громадина! Ясно вижу хвостовое кольцо. Мне кажется, он всего в полутора километрах от меня…
— Он очень близко от тебя. По нашему радару между вами чуть меньше двух километров. А что он там делает, твой дружок?
— Трудно сказать. С виду вроде бы ничего… Ч-черт!
— Дик! Что случилось?
— У-у-ух… прямо будто по глазам ударило! Ну и резануло!
— Что с тобой, Дик?
— Порядок. Без паники. Наш друг включил наружный свет, только и всего. Я смотрел на него в бинокль, и в этот момент он включил несколько очень, очень ярких фар. Светят как дуговые лампы. Чертовски яркие. Свет голубовато-белый. Очень часто включаются и выключаются. Похоже на праздничную иллюминацию. Фар, по-моему, четыре, они включаются не одновременно. Передай ребятам, пусть не беспокоятся, что я не замечу этот корабль — с такими огнями его не прозеваешь.
— Ясно, Седьмой. Ты начинаешь затухать. Переключайся на Мыс. Станция Эглин связь закончила.
— Мыс, я — «Меркурий-7».
— Седьмой! Слышим тебя громко и ясно.
— Привет, Спенс. Мой друг по-прежнему примерно в полутора километрах от меня. Ничего нового после доклада на Эглин. Хотя нет — погоди! Что-то там виднеется в свете фар. Кажется… ну, конечно же — он включил двигатели. Струи в свете фар похожи на снопы сверкающих искр. Он меняет ориентацию корабля. Ага… опустил нос, а сейчас начинает разворачиваться. Расстояние как будто то же. Но расположение фар изменилось. Он… кажется, он повернул корабль носом на меня. Отсюда фары образуют кольцо вокруг корабля. Похоже, он собирается что-то предпринять… Сопла снова заработали. Короткие вспышки. Видно, он пытается зафиксировать новую ориентацию. Чертовски хочется поговорить с этим парнем… В моем положении его компания весьма кстати.
Когда американская капсула скользнула вперед, Яковлев с превеликой осторожностью готовится к тому, чтобы поравняться с ней. При ориентации он руководствуется показаниями гироскопических приборов, визуальным наблюдением за горизонтом, а также инфракрасными датчиками горизонта. Наконец, перед ним американская капсула — самый важный ориентир для его маневра.
Пока Яковлев заканчивает подготовку, «Меркурий» уходит на еще большее расстояние и продолжает удаляться. Именно в этот момент, в этой точке пространства Яковлев ввел в игру двигатель маневрирования. Он должен уничтожить расхождения во времени и высоте апогея, которые еще оставались между «Востоком» и «Меркурием».
Космонавт сдвинул черную рукоятку и быстро развернул корабль в положение для торможения. Теперь двигатель направлен в сторону движения. Яковлев внимательно считывает показания бортовой вычислительной машины, устанавливает в нужное положение указатели на двух контрольных шкалах. Ему нужно снизить скорость движения на пятьдесят метров в секунду — сейчас, немедленно.
Реле времени щелкает, в вакууме беззвучно вспыхивает зеленовато-фиолетовое пламя.
Когда корабли снова проходят над Бермудами, они идут уже гуськом, один за другим.
На экранах радаров между кораблями зафиксировано расстояние всего в полтора километра.
Теперь «Восток-9» оказался впереди американского корабля. Андрей Яковлев уже видит маленькую капсулу. Правая рука его твердо сжимает желобчатую рукоятку управления, осторожными движениями он все время подправляет ориентацию корабля, а левой рукой то и дело передвигает рычаг управления двигателем маневрирования. И после каждого такого движения из сопла двигателя вырывается пламя и скорость корабля меняется незначительно, очень незначительно.
«Восток-9» движется вперед толчками — как тюлень или морж на суше — и все ближе и ближе подходит к «Меркурию».
На расстоянии менее двухсот метров от американца Яковлев переключает двигатель маневрирования на малую тягу.
Теперь он собирается «подползти» вплотную. Он подсчитал, что окончательно сблизится с заждавшимся американским космонавтом через каких-нибудь десять-пятнадцать минут.
Из хвоста русского корабля копьевидной струёй бьет пламя…
— «Меркурий-7» вызывает Канарские острова.
— Седьмой, говорят Канарские острова. Мыс приказал отставить текущий доклад о состоянии. Что нового у Ивана?
— Ничего. Он примерно на том же расстоянии или, может, уже метрах в ста пятидесяти от меня. Фары все горят, но я и без них его вижу. Вон он, здоровенный как амбар. Как на ладони. Сейчас он включает тягу. Толчками работают двигатель маневрирования и система ориентации. Очень осторожно — рывки короткие. Время он рассчитал и попусту не рискует. Не скрою от вас, ребята, соседство очень утешительное.
— Седьмой. Мыс запрашивает, каков ваш запас кислорода.
— Так и знал, что вы заведете неприятный разговор. Ничего хорошего сообщить не могу. По моим прикидкам кислорода осталось максимум на шесть часов. Повторяю — кислорода осталось не больше чем на шесть часов.
