Ознакомительная версия.
79
– Здравствуйте, – сказал мальчик, – вы человек или новое техническое устройство? Не обманывайте, я знаю, что вы здесь.
Коре молчал, ожидая. Пищали далекие загорающие на условном пляже. Ничего этот мальчишка не может знать.
– Вы говорили с женщиной, потом расстались; она пошла в сторону станции, а вы остались здесь. Ваши следы видны, потому что здесь пыльно. (Мальчик смотрел на пол) У вас четыре ноги – две человеческие, а две с перепонками. Нет, вас двое. Я точно вижу где вы оба сейчас.
– Ты неплохо умеешь следить. Но я один.
– Не нужно уходить от вопроса.
– А ты не боишься? Ты же не знаешь кто я такой. Вдруг я очень большой и страшный, вроде человека с бычьей головой?
Мальчик ухмыльнулся.
– Я уже не маленький, чтобы мне сказки рассказывать. Вы опять не ответили.
– Да, – сказал Коре. – Я человек, такой же как ты или она. Ты на нее похож. Ты ее сын?
– Я-то сын, а вот кто она?
– Не знаю даже как и объяснить. Все слишком запуталась.
– А вы попробуйте.
– Попробую, если у тебя есть время.
– Времени у меня хватает, – ответил Ярослав. – Если не возражаете, то давайте выйдем отсюда, вы сядете, потом я подойду и сяду рядом. Иначе на нас будут обращать внимание. А когда я буду говорить, то не буду смотреть в вашу сторону. Если вы не против, конечно.
– Не знаю даже с чего начать, – сказал Коре.
– Тогда начните с вопроса. Вас разве не учили, что так проще всего завязать серьезный разговор?
– Ты счастлив?
– Сейчас или вообще?
– Вообще.
– Иногда. Очень редко. И не по-настоящему.
– А знаешь почему?
– Знаю. Потому что я еще маленький, а маленьким тяжело жить. Еще потому, что я не знаю где моя настоящая мама и потому что, когда я вырасту, меня заберут в армию на пять лет. Я ненавижу армию, ненавижу кружки, ненавижу своих друзей, ненавижу школу и все остальное тоже. Ну, и много всего другого. А вы иностранец, правильно? Я первый раз в жизни разговариваю с иностранцем. Я раньше думал, что у иностранцев всегда акцент. Нас даже учили разоблачать иностранцев по движению губ.
– Я пришел из другой жизни.
– С того света?
– Нет, хотя я был и там. Люди обычно думают, что есть только один мир – тот, где они живут, – или два мира: тот и этот. Но почему только один или два?
Почему не сто или тысяча? Почему не миллион?
– Кем вы там работали? Шпионом?
– Почему шпионом?
– Потому что вы невидимый. Невидимый шпион – самый лучший шпион.
– Правильно. Тебе сколько лет? десять?
– Примерно.
– Для десяти лет ты слишком умный.
– Мне просто не с кем здесь разговаривать. Поэтому приходится только думать. А когда много думаешь, то хочешь-не хочешь, а станешь умным. А у вас разве не так?
Вечерняя электричка тащилась в сторону города. Мимо окон промахивали фонари, включенные загодя, освещающие пустые асфальтовые площадки; чернели окна в бело-коричневых домиках, недавно подкрашенных, принадлежащих национальной железной дороге, играла национальная мелодия в вагонном репродукторе: на мотив «золотою казной я осыплю тебя», диктор сообщал новости. Новости были слегка рифмованы, для лучшего соответствия мелодии, они сообщали об очередном успехе.
Успех был невелик в численном выраженьи, но дотягивался до вселенского масшаба при философском к нему подходе. Уже появились первые небоскребики, пока что отдельно стоящие вдалеке от города (а в этом уже горят первые три огонька на верхнем этаже)– как будто айсберги, сообщающие, что ледяной континент близок.
Над небоскребиками парила первая звезда. Поезд на минуту притормозил и в окно грянула надпись: «Мой дом борется за звание – Дом Образцово-Национального Быта». Надпись была пришпилена к двум смолянистым столбам. Один из столбов совсем не образцово покосился.
В поезде дежурила бригада из четырех человек: Остап, Арсений, Афиноген и Федот. Все очень молоды, по девятнадцати лет, все третьекурсники нацучилища внутренних дел. Остап высокий, с бугристым лбом, с приплюснутыми губами и носом;
Арсений низенький, с пляшущим лицом, не умеющий молчать; Афиноген красногубый, томный, с пушком на щеках, похожий на восточную красавицу, собравшуюся в маскарад; Федот высокий, худой, с цилиндрической головой и шеей, а по выражению глаз – прирожденный кадровый военный.
– О, черт! Только этого не хватало! – крикнул Арсений и бросил карты на скамью.
– Что, опять не дадут спокойно посидеть? – спросил Остап.
– Какой там спокойно! – Арсений включил большее увеличение и усилил звук.
Мальчик сидел на скамье и беседовал сам с собою. Нарушением было уже то, что ребенок такого возраста находится в вагоне без родителей. Но ребенок еще и разговаривал с кем-то, несуществующим или невидимым. Камера чуть повернулась влево, потом вправо. Ребенок сидел один и беседовал о том, почему закат красный.
Сам себе отвечал чужим голосом.
– Не чисто! – сказал Арсений и подтянул ремень.
– Не чисто, – согласился Федот и расстегнул кобуру, – какой там вагон?
– Третий.
– Давай карты. Уже не доиграем.
Четверо мальчиков в форме вошли в вагон и направились к лавке, на которой сидел Ярослав.
– Привет, мальчик, – сказал Арсений и стрельнул глазами на товарищей, – а где твоя мама?
– Я к ней еду.
– Тебе не скучно в вагоне одному?
– Нет, я смотрю в окно.
– Одному ездить нельзя. По вагонам много плохих людей ходит.
– А вы на что?
– Пошли, – Афиноген положил руку на плечо мальчика.
– Никуда я не пойду.
Федот снял с пояса наручники. Афиноген начел заламывать ребенку руку, но получил такой удар в подбородок, от которого пришел в себя лишь минут через десять, когда все закончилось. Арсений попробовал вмешаться, но был сбит с ног.
– Это как это он умудрился? – удивился Остап.
– Усилием мысли! – ответил мальчик.
Федот вогнал обойму и выпустил в воздух девять патронов. Потом вогнал еще одну и снова выпустил. Три стекла высыпались из рам.
– Зачем вы это? – испугался мальчик.
– Чтобы поставить твои мысли на место. Как, расхотелось буянить?
Он заломил ребенку руки и защелкнул наручники. Потом наклонился над лежащим товарищем и похлопал его по щеке.
– Что с ним? – спросил Арсений.
– Ничего страшного. Оклемается.
Небо стало ясным, а закат совсем погас, сохранившись лишь в виде придавленного к горизонту воспоминания о свете, лишь капля крови, подмешанная в небо, по-прежнему светлое и голубое. Включился внутренний свет и за стеклом повисло сдвоенное изображение внутривагонных лавок – желтое дерево, освещенное желтым электричеством, голое дерево под голыми лампами. Поезд миновал окраину города и шел к центральному вокзалу.
Ознакомительная версия.
