Ознакомительная версия.
«Ведь это же смеху подобно: сами создали экономическую систему, нацеленную на обогащение немногих, и сами же устраивают в ООН обсуждение, как бороться с обнищанием в мире! Я дал нашим дипломатам указание дать достойный ответ этому фарисейскому собранию. Пусть скажут им так: „вы позволяете себе оскорблять корейский народ? Вы смеётесь, что уровень жизни у нас не такой высокий, как в США?.. Но зато у нас нет людей, брошенных государством умирать от голода и холода. Нет нищих, бездомных, наркоманов, проституции, хулиганства, воровства и прочей грязи. А в Америке всё это есть. Это потому, что социализм никому не позволяет жиреть за счёт труда других“…»
Ким Чен Ир усмехнулся, вспомнив анекдот, который во время их длительной железнодорожной поездки в Москву рассказал ему представитель президента России Пуликовский. Анекдот был о том, как маленький мальчик застал своих родителей во время занятия сексом, и воскликнул: «И эти люди запрещают мне ковырять в носу!»
Он прислушался: из разных районов города, заглушённые расстоянием, доносились звуки оркестров. Неожиданно во всё небо полыхнул фейерверк, и дружный вопль восхищённых корейцев вместе с ним взлетел над городом.
А затем грянул Главный государственный оркестр, и тысячи юношей и девушек, заполнявших огромную площадь имени Ким Ир Сена, закружились в танце.
За ночь, прошедшую после его бегства из квартиры любимой, но ветреной Лиды, Боб обернулся в Щербинку, там пересел в «Москвич» и трижды слетал на базу, где стоял его самолёт. Он отвёз туда скафандр и приборы. Наконец, выбрал время и поговорить с полковником. Тот очень гордился свежеокрашенным самолётом, он теперь был весь белый в серебро, с красиво прорисованными красными обводами, со звёздами и номером Бобова «Москвича»: ММК 14—44. Но полковник жаждал ещё как-нибудь улучшить интерьер машины. В целях вящей маскировки, понятно.
– Как ты думаешь, Борис, какие иероглифы нарисовать на борту? – спросил он.
– Господь с вами, товарищ полковник, – поразился Боб. – Откуда же мне знать про иероглифы?
– Ты мне газету оставлял китайскую, – напомнил ему полковник, вытаскивая упомянутую газету из кармана. – Вот, смотри. Вот здесь самолёты стоят, и иероглифы, и вот на этом фото тоже. Видать, название авиакомпании. Что из этого срисовывать?
– Что короче, – ответил Боб, зевая. – А лучше пусть будет просто как есть. Не люблю я, товарищ полковник, все эти штуки-дрюки, буквы, символы. Вот смотрите: я не ношу цепей, крестов и колец, на моей одежде никаких значков, на теле никаких татуировок… Каким родился, таким и помру. И самолёт бы тоже… Попроще ба…
Боб опять зевнул. Спать хотелось смертельно. Он хотел, выспавшись, отвезти на остров очередную партию грузов, а потом ещё разок смотаться на дачу, чтобы забрать ноутбук и старые расчёты.
И пока он спал, старый полковник нарисовал-таки иероглифы на борту!
– Когда ты летишь совсем высоко, – объяснил он, – их всё равно не видно. А когда совсем низко, они сбивают возможного стрелка с толку. Я знаю, я воевал.
Он помог Бобу надеть и опробовать скафандр. Свои шарики, чтобы превратить скафандр в подобие эквикуртки, Боб закрепил сам.
Первый выход за пределы атмосферы был не выше 100—150 км. Затем Боб плавно снизился, прикидывая, как идти к острову, к точке приземления. И вдруг подумал: «Да какого чёрта! Чего и кого мне бояться?»
И решил подняться повыше.
На подъём почти от земли и до высоты 400 км, с достижением орбитальной скорости при ускорении 1,5g, ему понадобилось около 25 минут.
Земля была фантастически красива! Никакие рассказы или киносъёмка не могли бы передать этого. Где кончается атмосфера? Где начинается «безвоздушное пространство»?.. Бесконечное количество цветовых оттенков при переходе одного в другое давали ясное ощущение: Земля вовсе не затерянная песчинка во враждебном ей пустом пространстве. Она в космосе вроде дома, экоса, в который можно попасть, осилив долгую дорогу… Нет вражды между домом и дорогой, они дополняют друг друга.
Бобу припомнилось ощущение восторга, когда он впитывал в себя многоцветье воды и воздуха на острове Бомонза – но то был разгул эмоций, а теперь его трезвый разум, преодолев и проанализировав эмоции тоже, увидел единство Вселенной: всё живое и неживое представляет собою единый организм; все твари, составляющие его, подчиняются в жизни своей одним и тем же законам, и даже чувства и духовные искания человека вибрируют в общем контексте мира в унисон с ним…
Он смотрел на открывшуюся перед ним картину во все глаза, и вдруг заметил, что со стороны солнца появился неопознанный летающий объект. Он заметно приближался к самолёту, а когда стали видны детали, Борис понял, что это МКС, Международная космическая станция.
Она пронеслась мимо очень быстро. Борис развернул свой самолёт, догнал её; решив рассмотреть – редкий ведь случай! – заложил лихой вираж вокруг станции. Увидел, что на одном из блоков, не спеша, копошатся два космонавта, один с флагом США на скафандре, другой – с флагом России. Борис плавно, бочком приблизился к ним. Космонавты его заметили: они замерли в нелепых позах, один – вверх ногами по относительно МиГа. Как выглядели их лица за светофильтрами шлемов, в которых отражался его самолёт, рассмотреть было нельзя, но Шилин живо себе это представил и радостно захихикал.
Он бы ещё больше веселился, если бы мог слышать переговоры «борта» с Землёй. А разговоры были весьма примечательные. Голос русского космонавта сообщил с гробовыми интонациями: «Ребята, у нас глюки». Голос оператора с Земли попросил повторить: «Не понял, не понял, повторите».
У американца плавно выплыла из рук деталь солнечной батареи и медленно заскользила в сторону самолёта. «Потеряет бедолага, ругать будут» – с сочувствием подумал Боб. Когда деталь приблизилась к самолету, он откинул фонарь, вылез из кабины и подхватил её. Затем, слегка расставив руки, полетел к космонавтам и вручил деталь американцу. Тот судорожно вцепился в неё и опять замер.
По мировому эфиру, неслышимый для Шилина, проплыл вздох русского космонавта: «Это писец», и тут же, переплетаясь с ним, прозвучал вопрос оператора с Земли: «Что? Что? Повторите».
Похлопав русского перчаткой по плечу и помахав рукой американцу, Боб вернулся к самолёту, сел, захлопнул фонарь, сделал два круга вокруг станции и резко ушел в сторону. Теперь ему надо было сориентироваться, ведь за время своей эскапады он совершил уже не менее трети витка, и куда его занесло, представлял не совсем ясно. Да и скорость была орбитальная, появилась опасность сгореть при входе в атмосферу. Он, конечно, «подвесил» самолёт в пространстве, чтобы не спеша разобраться, куда его занесло, но воздуха в баллонах оставалось не более чем на пару часов, а под ним была облачность… Борис слегка запаниковал. «Пижон», – ругал он сам себя.
Ознакомительная версия.
