Ознакомительная версия.
Не спрашивая, что гость будет пить, Поль налил Бурлакову в стопку водки. Себе в пузатый фужер — коньяк.
— За победу! — поднял тост.
У герцога горели глаза, как у мальчишки, который нашел в ящике комода припрятанный отцом пистолет.
— Победу над кем? Или над чем? — поинтересовался Бурлаков. Веселость герцога ему решительно не нравилась.
— Над императором Валгаллы.
— Разве мы с ним воюем? — Бурлаков так и не выпил. Отодвинул стопку. — Насколько я помню, у нас с императором договор о ненападении и разграничении территорий.
— Плевать на все договоры. Через год Валгаллы не станет — и конец игре. — Герцог смаковал коньяк и, кажется, не заметил, что старый друг не стал пить. — Они опасны. Я сотни раз говорил тебе: бойся! Этот мир должен принадлежать нам. Но пока мы щелкали клювами, император и его прихвостни набрали силу.
— Император — это всего лишь слово, миф, не более. Его Валгалла что-то вроде моей крепости. Только у него прячутся не раненые, а больные, страдающие в большей или меньшей приступами ненависти...
— Территории у них гораздо больше, — перебил Поль.
— Зато людей в крепости бывает примерно столько же.
— Ты преувеличиваешь. И потом, твои ребята всегда уходят весной и летом. А из Валгаллы не уходит никто.
— Все равно, император — лишь мелкий феодал, присвоивший себе громкий титул.
— Говорю: он набирает силу с каждым годом. Да что там с каждым годом — с каждым часом. Скоро он станет настолько сильным, что его будет не уничтожить. А сейчас еще можно.
— Ты нашел способ?
— Да.
Бурлаков не стал спрашивать, что планирует герцог. Сейчас речь не о том.
— Мне тоже не нравится Валгалла. Но это еще не повод, чтобы начинать террор.
— Знаешь, сколько у императора сейчас народу? Нет? Пятьдесят тысяч. У них полно оружия, арсеналы набиты под завязку. С такими силами император может диктовать законы по эту сторону врат, а скоро — и всем на другой стороне.
— Но пока не может? — уточнил Бурлаков.
Похоже, вопрос герцога несколько уязвил.
— Пока нет. Но это — вопрос времени. Как только император станет достаточно силен, он заставит мир на той стороне подчиниться. Никто не может вынести испытания силой. Может быть, отдельному человеку это иногда удается — одному из ста тысяч, к примеру. Но не организации, не стране, и уж тем более — не честолюбцам, занятым политикой. Как только кто-то становится сильнее, он заставляет окружающих подчиниться, принять его правила игры. Хорошо, если эти правила не особенно обременительны, а уступки не слишком велики. Тогда ты не замечаешь своего подчиненного положения. Или можешь сделать вид, что не замечаешь. Но тимократия, идеалы которой — беспрекословное подчинение и дисциплина, а цель — кровавая война, вряд ли позволит кому-то даже дышать не в такт своим устремлениям.
— Все это так, но у нас с ними договор! — напомнил Бурлаков. — Ты лично ездил подписывать.
— Ха, договор! Хорошо, если мы успеем прикончить их раньше, чем они захватят твою крепость.
— Ты преувеличиваешь зло, исходящее из Валгаллы.
— Категория зла тут не при чем. Оставь метафизику в покое. У них могут быть самые высокие побуждения, самые лучшие, самые замечательные. Дело в силе. Если они будут сильны, то начнут принуждать. Уж не знаю, что лучше, — когда тебя принуждают к добру или к злу. Если убьют твоих друзей, чтобы ты стал лучше, — тебе это понравится? Так что речь идет о силе. И о том, хочу я подчиняться этой силе или нет. А я не хочу!
— Ты так уверен в своей правоте... — Бурлаков с сомнением покачал головой.
— Григорий Иванович, друг мой! Вспомни: кто за десять лет до той, настоящей, войны предполагал, что она начнется? Не спорю, кое-кто предостерегал и предупреждал, но разве их слушали? Вспомни все эти рассуждения в газетах! Что писали? Что бормотали на ТВ? «Нам не нужна война. Мы только что пережили конфликт с исламской цивилизацией... Мерд! Друзья-китайцы! Вот у кого стоит учиться! Древняя цивилизация не способна на зло!» Ненавижу игру в слова. Когда рядом стоят два дома: один — пустующий и обветшалый особняк, а другой — многоэтажка, набитая народом, только вопрос времени, когда в особняк переселятся многочисленные соседи. Тем более что полиции нет, и порядок навести некому. Сначала в особняк будут наведываться мародеры и выносить все, что приглянется. А потом, не встречая сопротивления, они просто-напросто поселятся в нем. Ну... Разве не так?
— Все так.
— Тогда почему эта мысль не приходила никому в голову? То есть приходила, но ее считали чисто умозрительной концепцией. Все стыдливо молчали. Боялись спровоцировать, обидеть? А потом гром грянул. Так?
— Примерно. За исключением одного: конфликт был четко спланирован.
— Именно! Я к тому и веду речь. Потому что все расчеты показывали: в тот момент еще можно было победить, а два десятилетия спустя — уже невозможно. Эршелл был изобретен за несколько лет до настоящей войны, но проект положили под сукно, и все выглядело так, будто идет драка за углеводородное сырье. Одна провокация следовала за другой, подножки порой выходили неуклюжие. Но цель была поставлена: начать войну немедленно, или завтра мы ее проиграем. Причем все должно было выглядеть так, что мы защищаемся, а востюги нападают.
Бурлаков улыбнулся:
— Смотрю, зимой ты не терял времени даром и читал книги, привезенные из-за врат.
— Ты тоже читал их, Григорий Иванович. А если так, почему ты не согласен со мной теперь, когда я толкую: Валгалла опасна. Это ружье, которое уже сняли со стены, и оно непременно выстрелит.
— Ты знаком с нынешним императором Валгаллы.
— Но не знаю, кто придет за ним.
— Следуя твоей логике, всех сильных надо уничтожать?
— Примерно так. Может быть, потому люди и ненавидят сильных. А маленькие страны боятся огромных держав, пусть даже их лидеры улыбаются в тридцать два зуба. Они-то знают, что при первой возможности эти зубы вцепятся им в горло.
— Ну хорошо, допустим, ты прав, — Бурлаков нехотя уступил. — Но как ты собираешься уничтожить Валгаллу? Сколько человек в твоем распоряжении? Пять? Десять?
— Гораздо больше.
— Хорошо, пятьдесят или даже пятьсот против пятидесяти тысяч. Тебе не смешно?!
Герцог помолчал. Улыбнулся.
— Все-таки я советую тебе сначала выпить. А потом я расскажу, что планирую.
«Пусть он ошибается...» — мысленно пожелал Бурлаков и выпил водку залпом.
— Нам давно уже трудно говорить друг с другом, — заметил Поль. — Но я попробую. Потому что речь идет не только о нас с тобой, но еще о крепости и замке. Да и обо всем Диком мире. А заодно и о том, завратном. — Поль сделал паузу. — Я нашел вторые врата.
Ознакомительная версия.
