– Интересно, – спросил Плик, – чем все-таки вы на самом деле заняты в Юропе? Ваша уклончивость относительно истинных целей вашего пребывания здесь сделалась почти что поэтической.
Микли позволил своим бровям пару раз подняться и опуститься.
– Неужели я выражался менее конкретно, чем вон тот маурай? Кто будет хвастать коммерческими и квазидипломатическими переговорами? Подобные забавы чреваты крупным убытком.
– Ты проявляешь, пожалуй, меньше скорби, чем следовало бы, учитывая, что Джовейн и его прихвостни с откровенной прохладцей относятся к вашей нации.
– К маураям они относятся еще прохладней. – Микли раскурил сигарету и между затяжками воспользовался ею как указкой. – Интересный парадокс: ты полагаешь, что геанцы будут проявлять симпатию к маураям?
Экологически настроенное общество – консервативное, но терпимое. А вот мы, норри, заражены страстью к технике и видим в земле не собственный дом, а склад сырья. Но посмотрим внимательнее: маураи претендуют на власть над планетой, эту роль геанцы отводят себе, к тому же маураи слишком реалистичны и прагматичны. Бесспорно, если Домен сделается силой мирового масштаба, это ослабит гегемонию Федерации. И поэтому Союз будет с восторгом помогать вам. И тем самым, быть может, впишет новую главу в свою сложную историю.
– Ну, я не стал бы тратить на это свои деньги.
– Конечно, не сразу. Джовейн не собирается разрывать отношений с какой-либо страной, даже если бы он обладал соответствующей властью.
Возможности Капитана ограничены, их нельзя расширить за несколько дней; к тому же он, вполне естественно, будет стремиться оставить за собой свободу выбора. Пока можно ожидать простого переноса ударения, до тех пор пока он не укрепит своего положения, отделавшись каким-то способом от докучливого Таленса Иерна Ферлея. Помимо затруднительного положения нашего воздушного гостя, сильно пострадала и его репутация.
Ты слыхал новости о его жене?
Плик кивнул и подвинул бокал к Сеси, рассчитывая на продолжение.
– Незачем повторять очевидное, – сказал он. – В частности потому, что я не согласен с вашим предположением.
– Почему же?
– Дело в том, что я не просто пьянчуга, но весьма начитанный пьянчуга, и к тому же отчасти поэт. Говорят, что только лишь математика может придать физическому миру подобие разума. Но лишь музыка и поэзия способны сделать разумным мир, населенный людьми, поскольку среди животных мы наименее рациональны… Какой же еще символ можно адресовать нашему безумию? – Плик покачал головой. – Нет, друг мой, на которого я надеюсь, рассчитывая на новый бокал, нет, вы все точно вычислили за Капитана Джовейна, но гарантирую: замысел его не удастся.
Он точен и логичен и выгоден своему автору, а потому не отвечает человеческой природе.
– В самом деле? Но замысел этот сформулировал человек. Какой же фатальный дефект виден в нем?
– Дело в душе народной. Ведь у каждого народа есть душа – она если уж не бессмертна, то… во всяком случае, ее очень трудно убить. – Плик развел ладони. – Я не могу объяснить этого, разве что спеть. – Явилась Сеси, он обнял ее за мягкое место и прильнул щекой к животу. – Налей-ка, Лозочка. Учти – платит этот джентльмен.
– Оплачу, – подтвердил Микли, – если ты исполнишь мне эту песню.
– Сейчас не могу, – помотал головой Плик. – Я пою, когда поется. Когда ты пытаешься заставить себя петь, получается какой-то идиотизм. Думаю, чудная песня скоро появится на свет. Подождите-ка денек-другой.
– Честная сделка. – Микли опустил монету на стол. – И мне тоже один кальвадос, милашка.
Зазвенело. Северянин мгновенно распрямился, подобравшись, как кот.
– Нет, мне не надо. – Он снял с пояса миниатюрную рацию, приложил к уху, послушал мгновение и, прислонив диск микрофона к губам, кратко отзетил на англише. Поднявшись, он проговорил:
– Прошу прощения, я должен идти. Пей на все, Плик, с чистой душой за наше здоровье, хотя здоровья это не принесет ни мне, ни тебе.
– Значит, именно этой вести ты ожидал последние несколько дней, заметил англеман.
Микли улыбнулся, улыбка оказалась достаточно привлекательной, невзирая на скверные зубы.
– Отнюдь не эпохальный вывод. Да, наш один отряд ходил в страну алеманов, чтобы изучить возможности для торговли. И они только что сообщили, что вскоре прибудут сюда. Мне надо распорядиться, а у тебя остаются песня и… барменша. Он вышел, несколько минут спустя Ваироа в одиночестве последовал его примеру. Выйдя на улицу, он чуть побродил взад-вперед, собирая необходимую информацию, направившую его в нужную сторону. При своей заметной внешности он был достаточна неловок для шпиона, а потому старался держаться за пределами нормальной слышимости и не проявлял излишнего интереса к окружающему. А потом он увидел усталый, пропыленный и пропотевший отряд, въехавший в город; посреди верховых ехал легкий фургон с закрытым грузом, впереди находилась рослая блондинка. Микли уже вел навстречу им отряд от своего корабля, люди его вежливо, но решительно устраняли с пути всех любопытных.
Ваироа видел, как из фургона выпрягли коней, грузовая лебедка подняла его на палубу. Издали было заметно волнение на лице Микли; радостно прыгая вокруг, он то и дело прикладывался к рукам женщины – ясно было, что маленький седой человек радовался не ей, но грузу, который она доставила.
Той же ночью Ваироа тенью скользнул на борт чужого корабля. Сходни были подняты. Кроме вахтенных, возле повозки были выставлены часовые.
Но никто из них не расслышал, как мягко прикоснулся к поручням обтянутый резиной крюк, который маурай, подплыв, выбросил из воды, ни того, как он поднимался по веревке и перелезал через ограждение. Шли часы, и поскольку Ваироа оставался недвижным, его пятнистая нагая кожа слилась с лунным светом и тенями. Он не стал подходить к фургону, а спрятался за крышкой люка – с делом можно было справиться и отсюда.
Ваироа взял с собой только один прибор – ручной ультразвуковой генератор был невелик и прост – поскольку Ваироа был единственным человеком на корабле и во всем мире, кто умел слышать и анализировать беззвучное эхо, Соблюдая всяческую осторожность, он не стал возвращаться к причалу, пока море не затрепетало под легким светом, озарившим восток. А потом он поспешил в гостиницу, где его ждал Тераи.
Вновь пришла ночь, принесла с собой ветер и шум. Луна, уже округлившаяся наполовину, поднялась, когда Плик оставил дом, в подвале которого располагался «Золотой петушок».
Слегка навеселе, он спешил, насколько позволяли ему редкие фонари; холод проникал под изношенное пальто. И все же луна, явно летевшая над остановившимися облаками, вызвала у него улыбку, и Плик замурлыкал мотив, стараясь заглушить посвист ветра, стук ветвей и шелест мятых бумажек, перепархивающих по мостовой. Неподалеку кот приступил к серенаде в честь своей киски, ночевавшей в тепле за парой ставень, и Плик негромко расхохотался.
