Ошо доводит разрез до конца и начинает мягко валиться на бок — так бывает, когда у самурая не хватает сил сделать второй, вертикальный разрез. Человек у него за спиной поднимает свой меч, чтобы одним ударом снести Ошо голову. Он поднимает его высоко — и, поднимая, теряет контроль над ситуацией. Расслабляется на какую-то долю секунды. Его истекающий кровью враг все равно что мертв. Он может позволить себе поднять меч повыше — так красивее выйдет последний удар. Когда его меч замирает в высшей точке замаха, Ошо молниеносно разворачивается и бьет своим коротким клинком врага под колени.
Это единственное место, до которого он может дотянуться из своей, такой неудобной, позиции. Если он промахнется — попадет по наколеннику, по бедру, по щиколотке, если враг попросту отпрыгнет — все будет кончено. Поднятый меч опустится и перерубит ему шейные позвонки. Но Ошо попадает. Вакидзаси глубоко входит в податливую плоть подколенных впадин. Снова кровь, только на этот раз это кровь врага. Меч все равно опускается, но неуклюже, почти плашмя, и Ошо принимает удар, просто выставив вверх плечо. Снова боль, но Ошо ее не чувствует. Его сознание подчинено только одному — схватке с врагом.
Человек с повязкой валится на спину — мягко, как кошка, требующая, чтобы ей почесали живот. Меч в его руках по-прежнему выглядит угрожающе, но сам он почти не может двигаться. Удар Ошо рассек сухожилия и перерубил артерию — правая нога его противника держится лишь на каких-то кровавых нитях. Человек кричит, и в голосе его слышны обида и гнев. Ошо медленно поднимается с колен, по животу его по-прежнему струится кровь. На лице его усмешка — злая, некрасивая, исполненная ненависти к человеку с повязкой и ко всему миру. Не обращая внимания на крики своего врага, он поворачивается, и, зажимая разрез левой рукой, спотыкаясь и шатаясь из стороны в сторону, словно пьяный, бредет в хижину.
Крики человека с повязкой слышны еще довольно долго, они постепенно приближаются к хижине. Ошо выглядывает из окна, и я вижу его глазами, что врагу удалось перевернуться на живот, и он ползет к порогу дома Миико, пробираясь среди сугробов, как ящерица с перебитым позвоночником. За ним тянется широкий кровавый след. Когда он, опираясь на руки, подползает совсем близко к хижине, Ошо просто закрывает дверь на засов.
Под утро крики затихают. Ошо вновь выглядывает из окна — на этот раз из другого — и видит, что человек с белой повязкой на лбу неподвижно лежит у порога. Кровь больше не течет из его ран, и падающий с неба снежок, засыпающий тело человека с повязкой, остается безупречно белым…
— Я видел! — пробормотал Ученик, понемногу приходя в себя. — Я видел их своими глазами! Сэнсей, как вы это сделали?
— Могу еще треснуть, — фыркнул Сэнсей. — Хочешь?
Ученик потер лоб. «Шишка будет», — озабоченно подумал он.
— Позвольте мне почтительно отказаться, Сэнсей.
— Когда речь заходит о твоей драгоценной шкуре, ты становишься на удивление благоразумным. Но теперь-то ты понял, в чем разница между силой и слабостью?
— Одно может притворяться другим, — сказал Ученик.
— Может, — не стал спорить Сэнсей. — Но я спрашивал тебя о разнице.
И снова вопрос Сэнсея застал Ученика врасплох. Он сидел, глядя в пол, и чувствовал, как неотвратимо краснеет. Поняв, что сегодня ответа не дождаться, Сэнсей стал неторопливо рассказывать дальше.
— Самому Ошо удалось спастись благодаря травам и отварам Миико. Он помнил, откуда она брала свои снадобья, когда лечила его несколько дней назад. Некоторое время он думал, что стоит на пороге смерти, но лекарства Миико оказались сильнее жара и кровопотери. Прошло два дня, и Ошо наконец нашел в себе силы выйти во двор и похоронить свою любимую. Когда он заканчивал копать могилу, ветер донес до него далекие голоса. Он подумал, что цепные псы человека с белой повязкой возвращаются за своим господином.
Он приготовился принять бой — закинул за плечо лук, из которого, возможно, расстреливали Миико, пересчитал остававшиеся в колчане стрелы — их было всего шестнадцать — и полез на дерево, чтобы занять там удобную позицию среди ветвей. Перевязанный тряпками, продолжавший сочиться кровью разрез на животе очень мешал.
Но ему снова повезло. Голоса, которые он услышал, принадлежали все тем же солдатам, с которыми он столкнулся на пути к перевалу Кагосима. Они не смогли пробиться сквозь заслоны генерала Маэды и решили переждать зиму в глухих горных долинах. Они рассказали об этом Ошо, когда он, предупредив о своем присутствии специальным тайным сигналом, применявшимся в армии князя Тадэмори, покинул свою засаду на дереве и спустился к ним.
Спустя несколько дней отряд человека с повязкой действительно возвратился в долину — и нашел там свою смерть. Люди, убивающие беззащитных девушек, оказались не слишком серьезными противниками для трех доведенных до отчаяния партизан и одного нарушившего клятву самурая…
Сэнсей замолчал, сорвал очередную травинку и принялся жевать.
— Нет, не совсем так, — добавил он, подумав. — С тех пор как Ошо нарушил свою клятву и отказался от сэппуку, он перестал быть самураем. Отныне он был ронином — воином без сюзерена, свободным мечом. Такими же ронинами стали трое его товарищей. Никто из них не знал, что Ошо клятвопреступник и человек без чести. Они по-прежнему относились к нему как к самураю, и это причиняло ему боль. Но в содеянном он так и не признался.
В хижине Миико они прожили до весны. Когда сошли снега, делавшие непроходимыми перевалы, один из солдат, уроженец тех мест, провел их потайными тропами через горы. Счастливо избегнув патрулей генерала Маэды, маленький отряд устремился на юг и вскоре растворился на просторах Хонсю.
— …И это все? — осмелился спросить Ученик спустя пять долгих минут. Мохнатые брови Сэнсея снова недовольно сдвинулись на переносице.
— Это я у тебя должен спросить, — промолвил старик. — Понял ли ты, чем отличается сила от слабости? Или я зря потратил сегодняшнее утро, пытаясь вдолбить в твою деревянную башку хоть капельку ума?
На этот раз Ученик не сплоховал — не зря же он молчал целых пять минут после того, как Сэнсей закончил свой рассказ.
— Вы сказали, что слабость — одно из проявлений силы, Сэнсей, — почтительно напомнил он. — Рассказанная вами история подтверждает, что сила и слабость перетекают друг в друга в зависимости от обстоятельств. Вначале человек с повязкой был сильнее, потому что сумел захватить противника врасплох. Но он утратил свою силу, когда начал глумиться над Ошо. Тот, в свою очередь, сумел превратить слабость в силу и убил врага, отомстив, таким образом, за гибель князя Тадэмори. Но потом…
Ученик запнулся. Сэнсей с интересом разглядывал его раскрасневшееся от непривычного умственного усилия лицо.
— Что же случилось потом? — подбодрил он Ученика.
— Потом… его сила вновь обернулась слабостью… — неуверенно пробормотал тот. — Ему следовало сделать сэппуку сразу же после того, как он убедился в смерти своего врага. Тогда он бы сохранил честь и остался в памяти потомков как великий воин…
— Каких потомков? — насмешливо спросил Сэнсей. — В ту пору никаких детей у него не было. Так что память о его подвиге сохранил бы в лучшем случае ворон, сидевший на сосне.
— Но откуда же тогда стало известно?.. — начал Ученик и замолчал.
Тонкие бесцветные губы старика изогнулись в некоем подобии улыбки.
— Ошо и его спутники продвигались все дальше на юг и в конце концов оказались далеко от родных мест, на островах Рюкю. Вскоре Ошо женился на тамошней девчонке посмазливее и положил начало всему твоему роду.
Сэнсей внезапно поднялся на ноги — текучим, плавным движением, которое так не вязалось с его сухим, будто из дерева выточенным телом.
Ученик тоже вскочил — поспешно, но без тени той грации, что отличала старика.
— Что же получается, Сэнсей? — растерянно спросил он. — Нарушивший слово самурая ронин Ошо — мой предок?
