хрипела, и все обходили ее с ужасом и состраданием.
— Господа! — раздается чей-то громкий голос. Я оглядываюсь — это «именитый вождь востока». Он стоит посередине залы на высоком пьедестале. — Господа! — говорит он громко, и все обращаются к нему. — Для нас, — говорит он, — нет темного пути, для нас все ясно! Мы все знаем, все считаем и все рассчитываем.
Помню, он говорил много, долго, но что такое — нельзя было разобрать. Помню, мне ужасно хотелось понять, уловить смысл его слов. Я приподнимался на цыпочки, я проталкивался сквозь толпу; но передо мной постоянно вставала массивная фигура Петра Серьчукова, который шикал, отчаянно махал руками и не давал ни видеть, ни слышать слова «именитого вождя востока».
А между тем под говор этих слов что-то творилось во всей этой громадной толпе, что-то ужасное, отчего сжималось сердце и смертельный ужас пронизывал душу.
— Это нити! Это нити! — говорили с ужасом все. И я, кажется, видел эти ужасные нити, которыми все держалось, от которых все зависело и которыми все было связано.
Они тянулись, черные, грязные, они краснели, они превращались в кровавые нити. И я смутно догадывался, что они тянутся снизу, из земли, откуда-то из-под наших ног. Я усиленно смотрел вниз, в темную, глубокую бездну, где тихо копошились какие-то безобразные гномы.
Но эти гномы были титаны. Они рыли землю, как кроты; они ворочали скалами, отрывали от них громадные камни и таинственно, молча строили из них громадный склеп.
— Смотрите туда! Смотрите! — кричали все. И все толпились, заглядывали в этот таинственный склеп. Все влекли меня к какой-то загородке, кое-как выстроенной из досок над этим ужасным склепом.
И я заглянул в него.
Там копошились те же гномы, но они были в цепях, и эти цепи глухо звенели.
Вдруг, неизвестно как, подле меня очутилась Серафима. Она нервно, истерически хохотала и повторяла одно и то же.
— Nous sommes tous des esclaves! Nous sommes tous des esclaves de nos passions et de notre ignorance! [40]
И вдруг точно электрический удар пробежал по всему собранию. Цепи порвались! Всё гномы крестились, плакали.
Но со всех сторон, точно огромные, толстые, черные змеи, ползли другие цепи. Они были в земле, заплесневелые, с них бежала мутная вода.
— Это старые цепи, прочные, отличные цепи, — твердил комиссар Струпиков, и весело потирал руки и лукаво подмигивал всем.
И они опутали всех.
Они тянулись наверх, куда-то в вышину и там блестели золотом.
Я поднял голову кверху. Там, высоко, над всеми нами, стоял «именитый вождь востока», стояли отец Сары, Кельхблюм и весь жидовский кагал.
С ужасом я оглянулся вниз.
Там была однообразная, дикая пустыня, поля, сожженные солнцем, порубленные леса, голые степи. И по этой пустыне бродили, точно тени, все те же гномы, бледные, тощие… Они падали от истощения и умирали.
А там, наверху, сильнее и ярче блестело и звенело золото жидовского кагала.
И вдруг внизу все поля и степи начали меркнуть, покрываться, точно дымкой, черным туманом. Наступал вечер, ночь. И солнце, точно красный шар, медленно опускалось к земле.
Этот шар рос больше и больше. Он видимо приближался. Он разгорался, блестел красным, кровавым огнем и тусклым, зловещим светом освещал тьму ночи.
Кто-то робко проговорил:
— Это комета!
И сердце во мне точно застыло от ужаса.
Глухие волны какого-то говора тихо гудели в толпе, в воздухе, и все с ужасом повторяло одно и то же:
— Темный путь кончен. Темный путь кончен!…
Имя вымышленное.
Имя вымышленное.
Оставь надежду, всяк сюда входящий.
Подойдите.
Принесите свежий шербет или лимонад!
Люблю всех, но не люблю любовь. Я предпочитаю свадьбу.
Бог ведает!
Молодой человек. Давайте разберемся.
Нет, тысячу раз нет!
Чтобы изменить ситуацию.
Вот отчего война.
Северный колосс.
Оставьте иллюзии!
Верьте мне!
Потому что мы рабы!
Разумеется!
Во время правления этого маленького капрала.
Это благородное дворянство, которое, как паразит, высасывает соки из невежественного и покорного народа.
Вы такой грубый, месье!
Которым я являюсь! Больная соседка и ничего больше.
Возможно ли теперь упразднение рабства, если мы сами не более чем рабы наших страстей и темпераментов?
Так привыкли к нашему покровительству.
Облик народа должен быть неотъемлемой частью всей нации.
Мы живем как хулиганы.
Во тьме беззакония.
Это темное дело, которое мы называем Историей королевства.
Быть или не быть?
Я бы погибла за идею, а не из-за страсти.
Жизни, сотканной из животных наслаждений.
Простите мое вмешательство. Давайте порассуждаем.
Личных страстей.
У нее есть другое дело, иное призвание.
Если бы я могла, я бы поклонилась вашей невесте. Я восхищаюсь ею. Это возвышенный характер. Она настоящий русский патриот.
Спасибо, тысячу раз спасибо!
Я чувствую, что я русский.
Что он делает? Любопытно взглянуть, что это за местная музыка!.
Прогоните их.
Последний удар.
О нет! Тысячу раз нет!
Мы все рабы! Рабы наших страстей
