Медленно и осторожно я пошёл вперёд, стараясь соблюдать полную тишину. Через минуту я дошёл до деревьев впереди и осторожно выглянул из-за широкого ствола березы.
Я увидел не очень большой, но довольно глубокий овраг, над которым почти полностью сомкнулись ветви обрамляющих его деревьев. Внизу, на самом дне, сидела Русалка. Налетевший невесть откуда ветер зашелестел листьями кустов и дал мне возможность почти бесшумно спуститься. Русалка услышала меня, когда нас разделяло не больше метра. Она вскочила на ноги и выбросила вперёд правую руку, но я решительно врезал ей прикладом в челюсть. Она картинно всплеснула руками и упала.
Я достал из кармана верёвку и крепко связал ей руки хорошим морским узлом, пока она, находясь в полубессознательном состоянии, вяло отбрыкивалась. Только после этого я спокойно осмотрел овраг. В лунном свете это было удивительное зрелище.
Овраг представлял собой двухметровую щель между двумя холмами, поросшими кустарником. С одной стороны оврага был тупик – здесь холмы соединялись друг с другом. С противоположной стороны земляные стены справа и слева плавно опускались вниз и создавали естественный выход из расселины, сразу за которым рос высокий густой кустарник. Обрывы справа и слева были довольно крутые, лишь в нескольких местах можно было спуститься по ним вниз – и то с трудом. Высота стен расселины достигала трёх-четырёх метров. Таким образом, место, где я стоял, было защищено от постороннего взгляда со всех сторон.
Весь овраг протянулся метров на двадцать. Его дно было почти лишено растительности – здесь не росли ни деревья, ни кустарник и только кое-где пробивалась трава. Зато под ногами в изобилии валялись сухие ветки, и передвигаться тихо было почти невозможно.
Я отошел от связанной Русалки, сделал несколько шагов в глубь оврага и остановился. Передо мной на голой земле без единой травинки, лицом вверх, с откинутой в сторону правой рукой и подвёрнутой по себя левой, лежал труп Ганса Брейгеля.
Тело отлично сохранилось. Если бы я не знал, что оно лежит здесь больше шестидесяти лет, я ни за что бы в это не поверил. Кожа высохла, глаза ввалились, но труп не был похож на старые мумии, которые иногда мне попадались. Труп был одет в немецкую униформу – разглядеть детали было трудно, хотя и материя сохранилась тоже на удивление хорошо. На голове даже была надета фуражка – изрядно помятая, но относительно целая. Никакого оружия или других вещей рядом видно не было.
Преодолев соблазн немедленно залезть в карманы Брейгеля и поискать там жетоны, я повернулся и посмотрел на Русалку. Она уже умудрилась сесть и теперь исследовала языком поверхность губы возле того места, куда я её ударил.
– Скажи спасибо, что не проломил тебе череп, – сказал я, – только потому, что ты в теле человека, череп которого мне дорог. Ты вернёшь мне Вербу?
Она улыбнулась:
– Ну, если ты сейчас меня развяжешь…
– Всё, хватит! – перебил я её. – Не хочу слышать этот бред. Не вернёшь сама, я заставлю тебя её вернуть.
– Ты позвонил отцу, да?.. Дурачок. Ты думаешь, он тебе поможет? Даже если бы он мог тебе помочь, он всё равно не пошевелил бы и пальцем. Отец не вернёт твою Рамзесиху, она ему не нужна. И ты ему не нужен.
– Я знаю, – сказал я, повесил ружьё на плечо и облокотился о стену расселины. – Кто вы такие?
– Кто мы?
– Да, кто вы такие? Вы ведь не люди, да?
– Мы… – Она задумалась. – Ты должен понять, что ваш язык…
– Только не надо мне пороть сейчас эту чушь про «нет слов» и «не могу объяснить», я этого наслушался уже!
– Да люди вообще никогда ничего не слушают. Вы предпочитаете не понимать, а сразу разводить костры…
– Вы вечны?
– Ну что ты! Тех, кто соберется жить вечно, очень быстро убьют, чтобы они своим довольным видом не портили настроения окружающим.
– Я серьёзно.
– Я тоже. В этом мире никто не вечен. Боги умирают. Но мы живём значительно дольше, чем люди, если ты об этом спрашиваешь.
– Караим действительно твой отец?
– Да, – она грустно кивнула, – он действительно мой отец во всех смыслах этого слова. К несчастью. Ты не представляешь себе, что мне приходилось терпеть. Мой отец… за то, что он прятал меня от корректоров… он заставлял меня делать неприятные вещи… страшные вещи…
Её глаза, направленные куда-то мимо меня, выражали ужас, и я понял, что не хочу знать, какие именно вещи ей приходилось делать.
– А почему вы скрываетесь? Я имею в виду, от корректоров?..
– Всем лучше держаться подальше от корректоров. А мы… да одного того, что мой отец взял жетон, уже достаточно, чтобы упаковать нас и забрать в места, где тростниковые волки будут казаться добродушными хомячками. Всё познаётся в сравнении…
– А как ты узнала про жетоны Брейгеля? Я имею в виду, о том, что они… что они не утрачены.
Она улыбнулась:
– Так же, как многое происходит в этом мире. Случайно. Ты ведь уже знаешь, что эта дура устроила в девяносто первом?..
– Ну… не до конца.
– А до конца я тебе и не объясню. Она… ну, в общем, провела один древний ритуал… и проделала дыру…
– Между мирами?
– Нет, другую дыру… между этим миром и абсолютным ничто – если тебе так понятнее. Всё, конечно, затянулось, слава богу, но без потерь тогда не обошлось. И когда произошёл этот разрыв… я смотрела прямо перед собой… и я вдруг…
– Увидела ток времени? – спросил я по наитию.
– Да, – сразу согласилась со мной Русалка, – да. Очень точно сказано. Я увидела ток времени. Я вышла на балкон нашей квартиры, прямо под этот чудовищный ливень, посмотрела на гигантскую тучу, растущую прямо на глазах, во все стороны, и я поняла, что жетоны здесь. Что они в этом мире. Вместе с трупом Ганса Брейгеля.
– И ты решила найти их? С помощью Гадалки?..
– Ха!.. Гадалка. Какая от неё помощь? Кому она могла помочь? Она сама себе помочь не в силах. Конечно, она хотела бы достать эти жетоны. Она хотела бы куда-нибудь сбежать. Она хотела бы предложить мне своё тело…
– Но тебе оно уже не нужно, верно?
– Разумеется. Зачем мне её отвратительная морщинистая шея, если у меня есть сиськи пятого размера. – Русалка подмигнула мне.
– А ты не боишься, что после того, как ты её убила, здесь могут появиться корректоры?
– Мне плевать. С жетонами они меня не найдут. И тебя не найдут.
– Что?
– Послушай, – доверительно сказала она, – здесь шесть жетонов. Мы можем разделить их пополам – по три для тебя и для меня. Одного жетона у тебя на шее достаточно для того, чтобы прятаться от всех – от всех! – столько времени, сколько ты захочешь, хоть до конца человеческой истории. А ещё два можно продать. Ты хотя бы приблизительно представляешь себе, сколько ты сможешь заработать, продав жетон тому, кому он нужен? Ты сможешь купить себе небольшую страну. А если поторговаться – то, может быть, и большую страну.
