Господи, молю тебя...
Закрой ворота города...
Не дай коням понюхать след...
Спаси душу мою от леденящего взгляда Чингисхана...
Господи. Господи...
..А дальше снова кругом лежала пустыня, та пустыня, которую забываешь, прощаясь с ней, но сразу же снова попадаешь в ее плен, едва ступишь на песок, - ребра на песке - извилины ее памяти...
Знал Тарази, что путь его лежит через деревню, где, по рассказам Бессаза, на холме был прикован неизвестный.
Так вот, в деревне Тарази был встречен новым старостой - молодым, полным дерзких надежд, поставившим себе целью еще в этом поколении обратить мушриков в ислам. Рассказал он за чаем, что имама, у которого жил Бессаз, уже нет на свете. И умер, бедняга, не собственной смертью, дожив до благородной старости и с сознанием выполненного долга.
Ведь он так надеялся, что после осуждения Бессазом прикованного бога мушриков прихожане задумаются о смысле жизни и, страдая и радуясь, придут наконец к истинной вере.
Все поначалу шло как будто к этому, но то ли дьявол снова вмешался, то ли не выдержали мушрики глубокого внутреннего переживания, постигая аллаха, словом, в старый свой праздник селяне снова зажгли костры и так усердно молились огню и ансабам, что староста, глядя на их страстные лица, понял, что ничего не добился... Три дня он не вставал с постели, страдая, одинокий. И ему, как и Бессазу, тогда-то стало казаться, что прикованный по ночам спускается со скалы и стоит возле его окна, позванивая цепями... В беспокойстве он поднялся даже на холм - и долго смотрел на прикованного, и что-то шептал, будто разговаривал с ним.
А потом мушрики услышали душераздирающий крик старика... А когда выбежали из своих соляных мешков - поняли, что старик в момент сильного переживания бросился с холма вниз головой... Словом, кончил свои дни, как и предсказывал Бессаз, шахидом.
...В своих странствиях Тарази проехал и мимо того места, где был знакомый город. Господин Песок покрыл его, да так тщательно, словно города этого никогда и не было под луной.
Несколько черепах выползли из ямы, отправляясь на ловлю змей. И увидел Тарази, что идут они за знакомой черепахой, которая была их вожаком.
Тарази спрыгнул с лошади и легко поймал ее за лапу. Она покорно легла, и позволила осмотреть себя, и не льстила уже, не закатывала от удивления глаза, и Тарази понял, что черепахи научили ее нормальным, звериным повадкам. В конце концов, сбежавшая и от своих новых хозяев, она освободилась от всего человеческого, не чувствовала боли, не знала хитрости, лести, вернее, знала все это в ином, черепашьем качестве...
"Сколько же ей теперь? - подумал Тарази, но не стал считать перламутровые кольца на ее лапе, чтобы определить возраст. - Двадцать семь... и еще на тридцать лет состарили ее опыты... и три или четыре года, как она живет среди своих сородичей... Срок достаточный, чтобы человек благополучно кончил свой век... Но для черепахи - шестьдесят - золотая середина... Ей еще долго жить..."
Возможно, это и успокоило Тарази, показалось ему оправданием. Он наклонился и осторожно снял с ее шеи голубой лоскуток - все, что осталось от фрака, с таким старанием сшитого для нее Абитаем.
Может получиться так, что она случайно повернет морду - и в нос ей ударит запах одежды, которую она когда-то носила... Смутное беспокойство охватит тогда черепаху, и она поднимет морду, чтобы глянуть на звезды и понять, откуда эта тоска... извечная тоска всех ее сородичей по человеческому?..
