— А мы его не упоминали.
— В указе про это не написали! — вскричал Бингерн. — Прибавьте все необходимые формальные подтверждения и словечки, и пусть идут ко всем чертям!
— Какой язык! — возмутилась Алиса.
— Он дурно воспитан — это известно нам, — согласился Люцер.
— Выполняйте приказ! В копи его! — орал Бингерн.
— Я имею право присутствовать на службе, — заявил Люцер.
— В таком случае возьмем его с собой. Отправим на рудник после.
Люцер поднял руку и сжал пальцы Алисы.
— Сегодня я стану самим собой — а он скорее всего нет.
— Это хорошо? — поинтересовалась Алиса.
— Радуйся и будь честен, — ответил Люцер, — и все будет по-нашему.
— Ничего не понимаю.
— Время прозрения наступает.
— Бингерн всегда казался таким приятным джентльменом, а вы — преступником, хоть и очень воспитанным.
— Он все время врал. Вы видели, какой он выбрал путь? Кстати, и чужое не дурак стянуть.
— Теперь мне ясно. Он и вправду обманщик ужасный.
— Мы скоро отправляемся на службу. Вы голодны? Если да — он позаботится о том, чтобы вас накормили. Хочет, чтобы вы себя хорошо чувствовали.
— Я обойдусь. Что-то мне не хочется здесь есть.
— А что плохого в здешней еде?
— Тут все наполовину не в себе.
— Верно. Но на другую половину они совершенно нормальны.
— Я на вашей стороне. Что еще можно сказать? Урла-лап!
— Кур-ла-ла!
— Нам пора! — воскликнул Бингерн.
Покинув замок и тот день, они пустились в путь. Через поля, холмы, луга — и негде отдохнуть. Они стремились в светлый край, страну по имени Балбесния.
— Спойте для меня, Алиса, — попросил Бингерн, и она начала. «Старое доброе время»[29].
Мотоциклы Щебетунчиков рокотали впереди и позади, луна источала масло и яд, и куда бы Алиса ни посмотрела, ей казалось, что она видит улыбку без кота. Налетел прохладный ветерок, и все тени превратились в черное одеяло.
Справа от тропы сиял лунный свет, отражаясь от громадной ледяной глыбы. Проходя мимо, они заглянули внутрь куска льда, и голос Алисы дрогнул, замер на полуслове — она увидела внутри Мартовского Зайца, Мышь-Соню и очень печального Болванщика.
Когда они перебрались через следующий холм, Алиса услышала хрустальный звон, словно рассыпалось тысяча осколков — казалось, никто, кроме нее, не обратил на звон никакого внимания.
— А здесь погромче, — сказал Люцер, и Алиса старалась изо всех сил.
Она услышала позади фырчанье, сопение и пыхтение, словно по склону с трудом взбирался тюлень.
— …На этой поляне вы должны петь особенно красиво, — попросил Люцер.
Алиса сделала все, как он говорил, и вдруг рев автоматического оружия Щебетунчиков чуть не стряхнул мрак с ночи — его услышали все. Последние охранники куда-то исчезли, а оружие смолкло, когда над дорогой пронеслась черная туча.
— Люцер, — прошептала Алиса и вцепилась в его железные бицепсы, — что вы заставили меня делать?
— Прошу прощения, это всего лишь старая песня, миледи. Постарайтесь, постарайтесь вспомнить все, что происходило с вами в ваши прошлые визиты в эту страну. Если вы когда-нибудь что-нибудь любили, пойте. Вспоминайте, вспоминайте, Алиса, это место таким, каким оно было.
Старческий голос Алисы дрожал, срывался множество, множество раз, когда она пела старые баллады и популярные песенки.
— Что это за кошачий концерт? — крикнул Бингерн, уши которого теперь стали длинными и шелковистыми, а пасть зубастой.
— Леди Алиса будет петь, — ответил Люцер. — Она имеет на это полное право.
Бингерн издал короткое рычание, а потом смолк.
— Он вынужден позволить, — объяснил Люцер. — Вы должны быть невредимы.
— Почему? — спросила она.
— Ваша сила священна. Вы были здесь в стародавние времена.
— Всего лишь полжизни назад, — возразила Алиса.
— Здесь время течет иначе.
— Мне этого никогда не понять.
— Скоро вам все станет ясно. Пожалуйста, продолжайте петь.
И снова Алиса запела. И ночь ожила криками птиц, стрекотом насекомых, шорохом листьев. Таких ярких звезд Алисе еще не доводилось видеть, а луна, казалось, набирала силу, приближаясь к зениту.
— Проклятье! — выругался Бингерн, когда из прорехи его лопнувших брюк показался длинный хвост. Его глаза по-прежнему метали молнии.
— Не останавливайтесь! — попросил Люцер. Наконец они добрались до вершины высокого холма, откуда открывался вид на долину, залитую, точно молоком, лунным светом. Алиса услышала у себя за спиной какой-то шум. Бингерн приказал всем остановиться и принялся разглядывать долину. Потом поднял правую руку и показал острым, как бритва, когтем.
— Здесь музыка умирает, — сказал он. — Здесь вотчина Бингерна. Здесь я становлюсь сильнее.
— …И вы, похоже, несколько изменились, — заметила Алиса.
— Сегодня этого избежать нельзя, — ответил он. — Сегодня, когда Могущество снисходит и возносится, чтобы пройти по этому миру.
— Я думала, что вы, Бингерн, бог или хотя бы наполовину божество. Однако внешность у вас скорее демоническая.
— Подобные термины бессмысленны в этом безумном месте, — сказал он. — А в остальном вам следует почитать Ницше[30].
— Я понимаю, — проговорила Алиса.
— Итак, видите, я победил Дождался момента, когда ваша сила иссякла. Теперь даже сырой сквозняк запросто с вами справится.
— Вы наблюдали за мной все эти годы.
— Конечно, и смех и слезы.
— Смеха было не так чтобы очень много.
— Как и слез. Мне жаль, что ваша жизнь была бесцветной. Однако так требовалось.
— И все ради сегодняшней ночи?
— И все ради сегодняшней ночи.
На голове у него вырос гребень, а когда он пошевелился, по камню застучали копыта.
— Вон там, в долине, есть часовня, — Бингерн показал рукой на залитое ярким светом маленькое строение. — Пошли. Сегодня та самая ночь.
Они последовали вниз по склону, по извивающимся тропинкам, бегущим по долине — Бингерн, Алиса, Люцер, Король и Королева Червей, Щебетунчики, разношерстные придворные и аристократы. Щебетунчики опять стали совсем крошечными, вступив в перестрелку с кем-то, кто сидел за огромным валуном и протяжно выл. Когда потом они принялись обыскивать местность, ничего особенного обнаружить не удалось.
Когда вся компания подходила к часовне, у них над головами пронеслась громадная стая черных птиц, а в траве, не смолкая, раздавались самые разные шорохи и шипение. Казалось, земля дрожит под ногами, а временами Алиса слышала, как трещат сухие ветки под чьими-то тяжелыми шагами.
