Заходящее солнце болезненно-желтым оком мигало на горизонте. Пусть малое, но утешение — старик скончался, чувствуя на лице нежное тепло.
Каллад закрыл покойнику глаза — это все, что он мог для него сделать.
Кожа старика уже стала холодной. Пот превратился в корочку льда, затянувшую лицо словно второй кожей. Жар жизни покинул тело, и вездесущий снег присыпал грязные лохмотья.
Каллад встал, стараясь не замечать ледяного холода, вползающего ему в сердце.
Позади него ослепительно белые пики гор Края Мира тянулись к серому небу. Внизу раскинулся лес, покрытые изморозью листья шелестели как живые, а северный ветер выбалтывал шепотом самые мрачные тайны чащи, намекая на остановившиеся сердца и мечты, погребенные в жирном черноземе. Близость леса угнетала.
Ветер кричал ему в ухо, обзывая предателем, но дварф игнорировал насмешливый голос вьюги, зная, что этот шепот вечен и неумолим.
— Я не забуду вас, — пообещал он своим призракам.
Вина — одна из множества нош, ложащихся на плечи выжившего. Вина и духи. Его преследовали призраки, призраки, шепчущие колкости голосом его вины, призраки, которые никогда не простят его за то, что он жив, потому что он сам не вправе простить себя.
— Я могу лечь, — неслышно выдохнул Каллад, зная, что не должен ложиться, ибо это было все равно что сдаться. — Я могу закрыть глаза, как Себастьян, уснуть и уже не проснуться. Холод заберет меня еще до рассвета. Этого ты хочешь?
Но ветер больше не слушал его вранье. Ветер знал, что дварф не ляжет, как солнце не перестанет сиять и не прекратят сменяться времена года. Неотъемлемое свойство выжившего — выживать, продолжать жить, независимо от того, во что это обходится окружающим. Выживший отыщет способ.
А Каллад Страж Бури был из тех, кто выживает.
Он передаст послание живым.
Фон Карштайна остановят.
Дварф вытер пот со лба, пока капли не заледенели. От постоянных поцелуев ветра губы его растрескались. Остальные тоже чувствовали пронизывающий холод, пришедший вместе со свободой. Рваное тряпье не спасало от мороза, ставшего сейчас их врагом, столь же смертоносным и лютым, как темницы душ. Каллад и не подозревал, какая жажда его терзает, пока не рухнул на колени и не разгреб снег с поверхности маленького замерзшего горного озера. Комелем топора дварф поспешно разбил лед. Наклонившись, он зачерпнул пригоршню воды и жадно выпил. Вода отдавала минералами и грязью, но показалась дварфу слаще вина. Он смахнул с бороды пролившиеся капли и зачерпнул еще.
— Сюда, парни! Вода!
Отчаявшиеся люди побежали вверх по склону, спотыкаясь, падая, толкаясь, боясь, что опоздают и вода иссякнет прежде, чем они доберутся до нее.
Какое-то движение вдалеке привлекло внимание Каллада. Он вскочил и, прищурившись, всмотрелся в тонкую полосу островерхих деревьев у горизонта. Белизну пересекало три фигуры. Они уверенно направлялись к горам. Калладу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что это дварфы: отряд разведчиков.
— Слава Гримне, мы спасены! — воскликнул он, хлопнув по спине одного из выживших.
Юнец в ответ ухмыльнулся.
До поры они укрылись в заброшенной медвежьей берлоге под деревьями. Несмотря на вьюгу и слепящий снег, многие весьма неохотно снова покинули поверхность.
Калладу самому не хотелось заставлять людей спускаться под землю, так что те, кто желал мерзнуть, остались дрожать наверху, пытаясь развести костер из сырого хвороста. Честно говоря, перспектива опять оказаться в темноте не радовала и дварфа, но он не собирался из-за упрямства окоченеть насмерть.
И дело было не в простом прагматизме. Он обязан выжить в этом последнем суровом испытании. У него нет выбора. Он должен предупредить всех, способных подняться против вампиров, и убедить их в том, что единственная надежда остаться в живых — это отбросить споры и объединиться. Умерев здесь, он обречет всех.
Дварфы действительно оказались разведчиками из ближайшей крепости, Карак Разъяка, находящейся под эгидой северного Карак Кадрина.
В пещере обнаружился склад выпотрошенной вяленой дичи — очевидно, это убежище служило постоянной базой дварфов-разведчиков.
— Охотимся на зеленокожих, — объяснил Груфбад Стальной Кулак. — В последние месяцы эти твари творят черт-те что. С каждым набегом становятся все смелей и смелей. Воруют скот, поджигают фермы. Раззак решил растоптать их, уничтожить раз и навсегда, так что теперь мы ищем крысиные норы, в которые они попрятались.
Стальной Кулак был главным в маленьком отряде — непоколебимая душа, словно вытесанная из взрастившей его скалы.
Каллад хорошо знал эту историю. Еще его отец, Келлус, говорил, что зеленокожие отбились от рук и их нужно поставить на место. Он кивнул.
— Ну а ты? Судя по всему, ты забрел далеко от дома, Каллад, сын Келлуса.
— Да уж, воистину далеко, Стальной Кулак, и не только если мерить шагами, — горько вздохнул Каллад. — Нас тут тридцать сбежавших из темниц графа-вампира. Эти люди прошли через ад и выбрались из него, но, вместо того чтобы отдыхать в безопасности, им приходится бороться со стихией. Сомневаюсь, что хотя бы половина из них вернется к своим семьям.
— Это они, а я спрашиваю о тебе.
Каллад взглянул в каменное лицо дварфа. Двойные шрамы бежали по щекам Стального Кулака — видно, он вступил в спор с чьим-то нечестивым клинком и проиграл. Разведчик, наверное, был вдвое, если не больше, старше Каллада, но, по меркам своего народа, Каллад едва вышел из детского возраста — и это прожив шесть десятков лет.
— Мне нужно кое-что сделать, — признался дварф. — Для моего народа и для остальных.
Стальной Кулак кивнул:
— На тебе клеймо обиды.
— Да, но я понял, что обида — это еще не все, и, чтобы заслужить покой, я обязан не только отомстить обидчику.
— И так без конца, — согласился Груфбад. — А пока поделись тем, что тебя гнетет, сними тяжесть с души. Поведай мне свою историю, Каллад Страж Бури.
Так он и сделал.
Каллад рассказал о том, как покинул дом, о походе в Грюнберг, о гибели Келлуса и смерти младенца на руках матери, сосавшего ее, как какая-нибудь безбожная пиявка, пока дварф не убил его во второй раз. Он не помнил имени женщины, и сердце его саднило от того, что оно так легко выскользнуло из его памяти. Он рассказал о бойне в храме сигмаритов в Альтдорфе, о преследовании Скеллана и его безымянного хозяина, о смерти спутников от рук бестии и о своих тяжких ранах. Он рассказал Стальному Кулаку о деревнях с зарешеченными окнами, где отцы запираются от своих сыновей, взятых чумой нежизни, и о предателе-вампире, освободившем пленных в обмен на обещание, что они поднимут войска против Кровавого Графа. Дварф нарисовал безрадостную картину грядущих дней.
