Машина взвыла и остановилась. Спутник Панциря не пошевелился. Панцирь тоже остался сидеть, пока не опустилась задняя панель и старуха, чей голос был смутно ему знаком, не предложила выходить. Он оказался на залитом солнцем заднем дворике. Вид на Высший Город загораживали высокие стены.
– Ты – Лона?
Давно он не был в Высшем Городе.
– Я Карла. Лона – это была моя мать.
И в самом деле давно. Он даже забыл, что владыки Канона – те, которые умеют опередить своих врагов, – омолаживают только себя, но не тех, кто им служит.
Когда он последний раз был в Высшем Городе Мерод Скене, этой женщины могло еще не быть на свете.
* * *
Худосочное тело лорда Аскенасри было похоже на искривленную сморщенную клюку, а кожа его так почернела, что отливала индигово-синим. Дышать ему помогали металлические пальцы машины. Возраст своего расцвета он миновал еще в прошлый раз, когда Панцирь здесь был, но тогда он был вполне здоров и силен и распоряжался собой и окружающими.
В комнате больного был еще один человек. Он стоял в сторонке, черты его лица скрывал капюшон просторной рясы, кисти сложенных на груди рук прятались в рукава. Врач из Дома Троквей, один из безымянных, в той же мере священник, что и врач, столь же предвестник неизбежного, сколь и носитель надежды. Под его бесстрастным взглядом Панцирю стало неуютно.
Этот врач, о котором Панцирь думал в мужском роде, мог с тем же успехом быть и женщиной или не быть человеком вообще. На глаз это было не увидать.
Комнату пропитывала атмосфера увядания. Здесь терпеливо ожидал, отдыхая, величайший убийца – время, и присутствие его было неотвратимо. Мириады чародеев Дома Троквей сдерживали его так долго, как и представить себе не могут торопливые дети Нижнего Города, но постепенно тянулись его щупальца сквозь щели непроницаемых стен, и неотвратимо вгрызались клыки в стареющую плоть. Даже богатым и сильным не избежать неизбежного.
Панцирь вспомнил Аскенасри веселым юнцом, шляющимся в трущобах Нижнего Города с шалопаями-сверстниками, накапливающего долг, с которым сейчас ему давалась возможность расплатиться. Всех его приятелей давно уже нет. Из своей породы он остался один – как и Панцирь.
Веки старца разлепились щелочками. Глаза смотрели на Панциря без видимого чувства или интереса.
– Я пришел.
Ответ Аскенасри донесся из машины-усилителя горлового шепота:
– Ты выбрал время.
Слова его вырывались шелестом и треском, перебиваемые тихим кашлем:
– Я приходил раньше.
– По моему настоянию. И отказался от платы за службу. Это был старый спор, и Панцирь не клюнул на приманку. Пусть человек уйдет во тьму, не поняв, что он не мог никому отказать в помощи в ту далекую ночь. Древнему не нужен лязг схлестнувшихся философских сабель.
– Я пришел теперь.
– Чтобы получить? Наконец?
– Да.
– Что это? Пропуск? Кредит? Документы?
– Нет. Я хочу, чтобы ты спас молодых и горячих дураков от последствий их собственной глупости. Как я спас других молодых дураков когда-то.
Аскенасри смотрел тем серо-стальным взглядом, который когда-то так пугал людей.
– В Мерод Скене прибыл крекелен. Он принес старый слух о бунте. Нашлись уши, чтобы его услышать. И сейчас есть руки, готовые заварить революцию.
– Крекеленов истребили, когда я был еще щенком.
– Крекелен прибыл. Я его видел.
Аскенасри не стал спорить.
– Где сейчас этот пресловутый монстр?
– На борту шолотского тревеллера «Искатель славы», идущего к П. Джексонике-3. В Шолот Варагону.
Из старых серых глаз ушла последняя тень сомнения.
– Чего ты хочешь?
– На этот раз они зовутся Конкордом. У них обычный план – захватить Высший Город, а карательное приземление предупредить, захватив арсенал гарнизона. Доводам разума они недоступны. В корабли-Стражи не верят. Я хочу, чтобы ты шепнул нужные слова в нужные уши. Их нужно опередить, пока не пришел Страж.
– Какой Страж?
– Тот, что придет, когда крекелен попытается высадиться на П. Джексонике. Шолот Варагона под Запретом.
– Это все, чего ты требуешь?
– Этого достаточно. Жизни за жизни.
– У меня теперь уже нет власти.
– Когда ты говоришь, лорд, люди все еще слушают.
– Тебя удивила бы их глухота.
– Вряд ли. Глухота вашей расы к разуму перестала удивлять меня куда раньше, чем ты был рожден. Пусть гарнизон проведет демонстрацию силы. Пусть окружат известных подстрекателей. Пусть опустят тяжелый сапог. Пусть поднимется вой. Лишь бы прекратилось безумие. Тогда, когда Страж уйдет, Мерод Скене по-прежнему будет существовать.
Старик не отвечал. Глаза его закрылись. Панцирь побоялся, что все было зря. Он кинул призывный взгляд на Троквея…
Врач не шевельнулся. Панцирь успокоился. Убийца еще не приблизился – иначе маг уже был бы в работе. В борьбе со смертью Дом Троквей не знал полумер.
Глаза лорда открылись. Улыбнувшись, он с трудом выговорил:
– Что могу – сделаю. Чтобы расплатиться с тобой, поскольку мне плевать, что будет с Нижним Городом.
– Это я знал раньше, чем пришел сюда. Твои побуждения не играют роли, если ты сделаешь дело.
Панцирь слегка поклонился, добавил просительный жест скрещенных пальцев, которого ожидал Троквей, и вышел, пятясь, из комнаты.
Врач приблизился, будто плывя, и заглянул в глаза пациента.
Карла отвела Панциря к транспортеру. Солдаты усадили его в машину. На обратном пути он тоже не увидел Высшего Города.
9
У вахтмастера мышцы шеи и плеч свело от напряжения в узлы. Ему страшно хотелось принять еще порцию релаксанта, но было нельзя. Тогда он отупеет.
Юридические формальности Зала Решений подавляли. Вахтмастер надеялся, что судьи не найдут повода его допрашивать.
Зал Решений открыли впервые за много десятилетий. Обожествленные сошли с экранов и приняли вид голографических масок.
В отсеке свидетелей, кроме вахтмастера, были еще крекелен (выжатый досуха группой разведки и расследования и неподвижный, как картофелина), солдатка, которая его поймала, командир ее батальона, несколько граждан Нижнего Города Шолот Варагоны, шкипер Тиммербах, Магнас и директор Оттен. Лицом к ним на одиноком приподнятом троне восседала аватара Обожествленного Кола Мармигуса, формального повелителя «Джемины-7». Истинной же властью обладали Диктаты, чьи два трона стояли ниже трона Мармигуса по обе его стороны. Главная функция Мармигуса состояла в наблюдении за ежегодными выборами этой пары, которая правила Стражем.
Что существенно, один из тронов Диктатов был пуст. Ханавер Стрейт предпочел занять место Военачальника – на центральном из трех тронов ниже тронов Диктатов. Он явно не желал придерживаться объективности Диктата.
Ряды тронов по обе стороны Зала были заняты Обожествленными. В этот раз третий вахтмастер впервые увидел их всех вместе.
Сколько их! Сотни и сотни… Да, за тысячелетие было время для множества обожествлений.
Взгляд третьего встретился с глазами солдатки, которая изловила крекелена. Она пребывала в смущении и скованности.
Церемония в честь властителей окончилась. Обожествленный Кол Мармигус встал с места.
– На нас тут свалилась куча хлопот. Давайте побыстрее с этим разберемся, чтобы перейти к более веселым делам.
Вахтмастер был шокирован. Мармигус и при жизни был развязен и непочтителен, но в официальном расследовании необходимо соблюдать достоинство!
– Во-первых, разберемся с крекеленом. Закон здесь недвусмыслен. Эти чертовы твари признаны бесполезными. Единственное, что мы можем сделать, – ликвидировать его. Однако Военачальник подал прошение оставить его в живых. Ему, быть может, удастся использовать крекелена против тех, кто его выпустил. Есть возражения? Нет? Военачальник, забери свою скотинку.
Сила Ханавера Стрейта была велика. Его выбрали Диктатом еще при жизни, и сварливые Обожествленные тогда даже не пикнули.
