— Со мной все будет в порядке, — заверила Джинкс. — Папа мне кое-что оставил. И я собираюсь посвятить себя труду — ведь я получила диплом по оценке общественного мнения.
— Ты хочешь стать официальным сборщиком информации?
— Не-ет! Сбор информации здесь не при чем. Я говорю об оценке.
Была какая-то ирония в том факте, что она провела четыре года, обучаясь профессии, которую ее отец в течение тех же четырех лет должен был превратить в устаревшую.
Но сочувствие было неуместно. На это я и указал, заметив:
— С твоей долей акций «Реэкшенс инкорпорейтед» тебя ждет неплохая жизнь.
— С отцовскими двадцатью процентами? Их мне не видать. О, конечно, эти акции мои. Но Сискин захапал все бумаги по юридической договоренности. У него доверенность. Акции и дивиденды остаются у него на правах опекуна до тех пор, пока мне не исполнится тридцать лет.
Сущий грабеж. И не требовалось большого ума, чтобы понять его причины. Фуллер не был единственным человеком, стремящимся к тому, чтобы деятельность «Реэкшенс» отчасти направили на исследования, которые вознесли бы человеческую духовность намного выше того болота, в котором она пребывала до сих пор. Фуллер имел достаточное число сторонников, готовых проголосовать за подъем вопроса о таких исследованиях на любом собрании акционеров. Но теперь, когда Сискин обзавелся двадцатью процентами голосов, принадлежавших ранее Фуллеру, стало ясно, что не приносящие дохода идеалистические задачи симулятор решать не будет.
Джинкс упаковала пластиковый пакет.
— Извините, Дуг, что я вела себя так грубо. Просто я чувствовала себя уязвленной. После того как я прочитала в газете о вечеринке Сискина, я только и думала о том, как вы ходите вне себя от радости, что заняли место папы. Но мне следовало понимать, что это не так.
— Конечно, это не так. Все равно дела сейчас идут не в том направлении, как хотелось доктору Фуллеру. Меня совершенно не волнует дальнейшее положение дел компании. Не думаю, что задержусь здесь надолго после того, как увижу, что наш симулятор стал реальностью. Усилия доктора Фуллера заслуживают по меньшей мере моего удовлетворения тем, что работа завершена.
Джинкс мило улыбнулась, ухватила пакет под мышку и показала рукой на извлеченную из книги кипу записей. Угол того листа с рисунком красными чернилами выглядывал наружу, и мне показалось, что древнегреческий воин насмешливо пялится на меня.
— Если вам нужны записи, — сказала она, направляясь к двери, — я буду ждать вас дома.
После того как Джинкс ушла, я немедля повернулся к письменному столу и протянул руку к стопке листов. Но, едва сделав это, я тут же отдернул руку.
Воин больше не смотрел на меня. Я поспешно перебрал бумаги. Рисунка там не оказалось.
Сначала лихорадочно, затем тщательно я вновь и вновь просматривал бумаги. Я обыскал выдвижные ящики, посмотрел под книгой и обследовал весь пол в комнате.
Но набросок пропал, как будто его никогда и не было.
Прошло несколько дней, прежде чем я смог глубже заняться загадкой «Линч — Фуллер — древнегреческий воин». Нельзя сказать, чтобы эта тайна не вызывала у меня самого глубокого волнения.
Я не исследовал ее скорее потому, что был скован необходимостью доведения симулятора до окончательной кондиции и гармонизации всех его функций.
Сискин постоянно подгонял меня. Ему хотелось, чтобы система была готова для полноценной демонстрации через три недели, несмотря на то что еще оставалось ввести в машину больше тысячи субъективных единиц, чтобы довести ее первоначальное «население» до десяти тысяч.
Поскольку наш симулятор социальной системы должен был представлять собой одно полноценное «сообщество», тысячи основных электросхем обеспечивались различными элементами материального мира. К ним относились такие детали, как средства транспорта, школы, дома, общества садоводов, домашние животные, правительственные организации, коммерческие предприятия, парки и все другие институты, необходимые в любом мегаполисе. Конечно, все это было выполнено в симулектронном виде — в форме отпечатков на лентах, смещающих напряжений на электронных сетках, систем обозначений на аккумуляторных цилиндрах.
Результатом явился электроматематический аналог «среднестатистического» города, обитатели которого не подозревают, что находятся в искусственном мире. Вначале мне казалось невозможным представить, что в этих километрах проводов, мириадах преобразователей и потенциометров, бесчисленных тысячах транзисторов, функциональных генераторов и систем сбора информации — среди всех этих компонентов живет целая община, готовая отреагировать на любой стимул, который можно спрограммировать и ввести.
Только после того, как я провел сеанс контроля и увидел все в действии, я наконец убедился в том, что подобное возможно.
Совсем вымотавшись после хлопотного дня, я расслабился, положив ноги на стол и усилием воли отогнав мысли от симулятора.
После этого мысли могли течь только в одном направлении — снова к Мортону Линчу, Хэннону Фуллеру, древнегреческому воину, ползущей черепахе и девочке-подростку, некогда похожей на маленькую фею по прозвищу Джинкс, которая, словно в мгновение ока, повзрослела и превратилась в очень привлекательную, но слишком уж забывчивую молодую женщину.
Я наклонился вперед и нашел на пульте внутренней связи нужную кнопку. На экране сразу появилось изображение седоволосого, румянощекого мужчины с очень усталым лицом.
— Эвери, — сказал я, — мне нужно с тобой поговорить.
— Ради бога не сейчас, сынок. Я совсем измотан! Нельзя как-нибудь позже?
За доктором философии Эвери Коллингсвортом сохранилась привилегия называть меня «сынком» даже несмотря на то, что он являлся моим подчиненным. Но я не возражал, поскольку в свое время оказался усердным учеником на его курсах по психоэлектронике. В результате тогдашних наших отношений он теперь заделался консультантом по психологии компании «Реэкшенс инкорпорейтед».
— Этот разговор не имеет отношения к работе, — заверил я его.
Эвери улыбнулся:
— В таком случае, пожалуй, я к твоим услугам. Но с одним условием! Тебе придется встретиться со мной у Хромоногого. После сегодняшней потогонки мне нужно… — он понизил голос, — покурить.
— У Хромоногого через пятнадцать минут, — согласился я.
Я вовсе не закоренелый нарушитель закона, но и не являюсь большим сторонником тридцать третьей поправки. Думаю, организации по борьбе с курением во многом правы. Но мне кажется, что тридцать третья поправка долго не просуществует. Она так же непопулярна, как была непопулярна восемнадцатая поправка сто с лишним лет назад. И я не вижу причин — почему бы человеку не закурить иной раз, если он достаточно осторожен, чтобы не выдувать дым в сторону борцов за чистоту легких?
