Я хорошенько отругал себя за любопытство, на удовлетворение которого у меня сейчас не было времени. Я поднимался вверх зигзагами, а снизу доносились свирепые крики зеленых. Я видел, как дула их длинных винтовок направлены в мою сторону. И вот я уже слышу свист пуль. К счастью, они пролетели мимо. Еще несколько секунд, и я буду вне досягаемости выстрелов зеленых. Я уже в душе благодарил своих предков за удачливость, как вдруг одна из пуль попала в корабль, но я уже вырвался из-под обстрела.
Злобные крики разочарования достигли моих ушей, когда я сделал вираж и взял курс на юго-запад, все еще не веря в свое везение.
Я уже пролетел семьдесят карадов от Гелиума и считал, что до Джахара осталось карадов пятьдесят-семьдесят. Я решил, что больше не буду подвергать опасности свою жизнь – ведь от меня зависит жизнь Саномы Тора, девушки, которую я люблю.
Я летел на большой скорости и вдруг ощутил, что мне трудно поддерживать высоту. Мой флайер терял способность держаться в воздухе. Я предположил, и последующий анализ подтвердил это предположение, что пуля зеленых пробила устройство, обеспечивающее полет.
Упрекать себя в преступной беззаботности было бы только напрасной тратой умственной энергии, хотя я могу заверить вас, что я вполне осознавал свою ошибку и ее возможные последствия, влияющие на судьбу Саномы Тора, так как мои шансы существенно уменьшались.
В этот момент я думал только о Саноме Тора, совершенно забыв о том, что и моя жизнь теперь находится в смертельной опасности.
Это был сильный удар по всем моим надеждам, но он не убил их полностью, так как человек не теряет надежды, пока жизнь еще теплится в нем.
Я не знал, сколько времени мой корабль продержится в воздухе, и поэтому единственное, что я мог сделать, это увеличить скорость полета, чтобы оставить между собой и зелеными как можно большее пространство. Я понимал, что недалек тот момент, когда мне придется приземлиться в этой пустыне.
Я пролетел примерно две тысячи хаадов от того места, где меня подбили зеленые из орды Торкаса. Сейчас я находился над заросшей мхом низменностью, где когда-то плескались волны залива. Далеко впереди виднелись низкие холмы – берег моря. Я направил флайер к холмам, надеясь, что высота полета позволит мне перелететь через них. Но чем ближе я подлетал, тем меньше надежды оставалось у меня. Я понял, что еще немного и мне придется садиться. И тут я увидел у подножия холмов развалины города. Ничего хорошего мне это не сулило, так как подобные развалины всегда служили местом обитания зеленых.
Сейчас я находился на высоте нескольких адов над землей (ад – примерно 9, 75 фута). Я уменьшил скорость, чтобы не разбиться при приземлении, и это приблизило конец полета. Я опустился на покрытую желтым мхом равнину в хааде от бывшей набережной мертвого города.
Мне не повезло, так как я приземлился на совершенно открытой местности и был виден из города, как на ладони. У меня оставалась только жалкая надежда на то, что зеленые любят селиться в самых роскошных дворцах древних городов, которые обычно расположены далеко от берега. Поэтому я мог надеяться, что сумею добраться до города и укрыться в одном из домов на набережной. Впрочем, может быть, здесь вовсе нет зеленых людей.
Флайер больше не представлял для меня ценности, поэтому я мог со спокойной совестью покинуть его. Взяв оружие, патроны, немного еды, я быстро пошел по направлению к набережной. Не знаю, заметили ли меня враги, но во всяком случае я дошел до домов, не обнаружив ни одного живого существа.
В некоторых древних городах живут огромные белые обезьяны Барсума, которых все боятся, даже больше, чем зеленых дикарей. И не только потому, что они обладают страшной силой и чрезвычайно свирепы, но и потому, что они людоеды. Пожалуй, это единственные живые существа, которые вселяют ужас даже в зеленых людей Барсума.
Может показаться странным, что я, зная все опасности, которые могут подстерегать меня в этих развалинах, тем не менее стремился к ним. Но у меня не было альтернативы. Оставаться на голой, покрытой мхом равнине без всякого укрытия – это значит быть замеченным или зелеными, или белыми обезьянами, т. е. погибнуть. Значит, мне нужно было искать убежище, где я мог бы спрятаться до наступления ночи. Только под покровом темноты я мог надеяться благополучно пересечь пустынную равнину. Только город мог дать мне убежище, и поэтому я стремился к нему. Стоя на плитах набережной, я смотрел на дома, которые когда-то были складами, магазинами. А дома смотрели пустыми глазницами окон на меня, на пустую набережную, на пустыню, расстилающуюся за ними. Нет больше громадных кораблей! Нет занятой, спешащей толпы людей! Нет самого океана!
Перейдя через улицу, я вошел в одно из зданий, над которым возвышалась башня. Все здание, включая и башню, было в хорошем состоянии, и если бы я смог подняться на нее, я получил бы прекрасный наблюдательный пункт; оттуда я мог бы видеть и город, и равнину за ним, куда мне следовало идти ночью под покровом темноты. Мне ведь нужно было искать Джахар. Я вошел в здание и сразу оказался в огромном зале. Я не мог угадать его прежнего назначения, так как здесь не было ни мебели, ни чего-то другого, что могло бы натолкнуть меня на какие-то мысли по этому поводу. В углу зала находился большой камин, а слева от него я увидел лестницу, ведущую вниз, в подвальные помещения, и наверх. Я прислушался и, не услышав ничего подозрительного ни в самом здании, ни на улице, стал подниматься по лестнице.
Я поднимался с одного этажа на другой и на каждом этаже видел только один большой зал. Поэтому я предположил, что это нечто вроде пакгауза, где хранились товары, выгруженные с кораблей, пришедших в древний порт.
Вскоре я добрался до последнего этажа, а оттуда деревянная лестница вела в башню. Лестница была вполне крепкой, и хотя ей уже было больше пяти тысяч лет, я без колебаний решил довериться ей и стал подниматься.
Вокруг было темно. На каждой лестничной площадке я видел окна в стенах башни, но они были заделаны. Слабый свет проникал в башню откуда-то сверху.
Я уже был на второй лестничной площадке башни, когда мне послышался слабый шум позади.
Он был еле слышен, но настолько мертвой была тишина древнего города, что этот звук громом отозвался у меня в ушах.
Я остановился, посмотрел вниз, прислушался, но звук больше не повторился и я стал подниматься дальше. Я хотел подняться как можно выше и не задерживался, чтобы осмотреться. В конце концов я поднялся до места, где путь мне преградили доски. Они образовали как бы потолок верхнего помещения башни. В стене башни под самым потолком я увидел дверь. Было непонятно, зачем она здесь. Я изо всех сил уперся в нее плечом. Она подалась и со страшным скрипом петель открылась.
