Чадит свеча. Филин гукает у реки, распугивает тьму. Серебрится свод небес, к коему звезды приколочены гвоздями алмазными.
…Фокусник съехал из «Веселого ночлега» неделю спустя. Прошение к герцогу Вюртембергскому, как было обещано, он сочинил; повелел строго-настрого по осени везти прошение в канцелярию его высочества, уповая на милость его и помощь.
Провожали магистра Иоганн Кеплер да друг его неразлучный Мартин Шпатц, вечор прибыл водой он с лесоповала, навещал дровосека-отца.
У околицы, там, где дорога ныряла в дебри лесные, магистр остановил ведомого под уздцы Буцефала.
— Прощайте, милые отроки, — заговорил магистр опечаленно. — Авось еще свидимся когда-либо. Путь мой к морю студеному, с попутным ветром, вослед за весной. А оттуда — в Московию, во владения российские. Прощевай, Иоганн Кеплер, выучивайся на полководца.
— Я, ваша милость, подамся в астрологи, гороскопы составлять, судьбу предсказывать… — отвечал, едва не плача, Иоганн.
Усмехнулся фокусник, морщины разгладились на лбу.
— Один искусник некогда предсказал всемирный потоп. Люди легковерные заблаговременно запаслись лодками. А Ориоль, лекарь тулузский, подобие Ноева ковчега соорудил. Но и доселе не извергнулся потоп на грешную Землю. Потому запомни: не столько знание небес потребно астрологу, сколько смекалка… Прощайте, милые отроки, — повторил магистр, сгреб друзей в охапку и поднял высоко над собой. — Кланяются вам низко скакун Буцефал, фазан Бартоломео да ворон Батраччио.
— Дозвольте проститься с Батраччио, ваша милость, — попросил Иоганн.
— А мне с Буцефалом, — молвил Мартин: страсть как любил он лошадей.
— Прощайся, — согласился фокусник и посадил Шпатца верхом на мерина.
Иоганн обежал фургон, приподнял полог, тихо проговорил в сторону клети с вороном:
— Батраччио… Господин Батраччио, прощайте… Молчание. Неужто заснул ворон?
Подошел фокусник, руку положил Иоганну на плечо, произнес громким шепотом:
— Эх, полководец легковерный. Не счесть чудес на свете, да не бывает говорящих воронов. — Колдун подмигнул Иоганну, прокричал гортанно, точь-в-точь ворон:
— Пр-рощай, Иоганн Кеплер-р! Не поминай лихом вор-рона Батр-раччио!
Ну и диво-дивное: рта не раскрывая, губами не шевеля, каркал Лаврентий Клаускус ученой птицей! Вскочил на козлы, вожжи вкруг ручищи обмотал.
— Слазь с Буцефала, зашибет! — гаркнул он Мартину и вот укатил, растаял в чащобе.
— Чудеса! — сказал Мартин. А Иоганн заплакал.
Трое богомольцев странствующих, в лохмотья облаченных, вышли из лесу. Двух отроков заметили на поляне. Белесый и толстый отрок улыбался растерянно, чернявый и тонкий плакал навзрыд. Из дальних краев возвращались богомольцы, из обителей святых. Бесценные реликвии несли в котомках: набальзамированный палец святого Антония, клок волос святой Софии, ладанку с прахом святого Фридриха, клок бороды святого Эгидия, кишки святого Бонифация. Услыхали странники: песня вознеслась позади.
И долго над сводом зеленым земли, под голубым сводом небес витала старинная песня крестоносцев, распеваемая магистром всех свободных искусств:
Уже на Рейн вступает осень,
А мы ушли на край земли,
И наши кости на погосте
Пески пустыни занесли.
Если бы кто-нибудь не знал, что вода течет, не видел берегов и был на корабле посреди вод, как мог бы он понять, что корабль движется? На этом же основании каждому, находится ли он на Земле, на Солнце или какой-нибудь другой звезде, всегда будет казаться, что он стоит в неподвижном центре, между тем как все остальные вещи вокруг него движутся.
Николай Кузанский, средневековый философ
Фамулус[9] господина проректора весьма худосочен был и прыщав неимоверно. На верхней его губе курчавились жидкие усы, нежные, как пух одуванчика.
— Задержитесь, господа бакалавры! — сказал фамулус. — Герр проректор изволили распорядиться. — И перевернул большую грифельную доску, где значилось:
«Октября двадцать четвертого дня в актовой зале предстоит развенчание ереси бакалавра Ризенбаха.
Всем бакалаврам надлежит явиться на развенчание к одному часу пополудни.
Дано в Академии нашей в Тюбингене.
Год 1588.
Подписал: Факториус».
Когда смиренная академическая братия разбрелась кто куда, к фамулусу приблизился нескладный бакалавришка из первокурсников, осведомился:
— Герр фамулус, ересь какого рода предстоит развенчать?
Спросил негромко, но дерзко и на столь превосходной латыни, что ошарашенный выпускник забыл, забыл про величие, налагаемое должностью фамулуса, и пробормотал, как школяр:
— Э-э… третьего дня, на выпускном экзамене, недостойный Ризенбах осмелился утверждать, будто не Земля, а Солнце пребывает в центре Вселенной. Мало того, он вступил в спор с высокоученым Мэстлином, обвиняя профессора в слепом преклонении пред авторитетом Птоломея[10].
— Фамулус опомнился и закончил снисходительно: — Через годик-другой и вы, проштудировав «Альмагест», узнаете о Птоломеевой системе мироздания, герр…
— Иоганн Кеплер. Факультет философии. Благодарю вас, я проштудировал весь «Альмагест». Занятная книжица.
«Ну и времена пошли, — подумал фамулус, — начинашки читают «Альмагест» и шпарят по-латыни, точно профессора мертвых языков. И все же следует приструнить сего птенца!»
— Но ежели бакалавр Ризенбах усомнился в Клавдии Птоломее… — заговорил Кеплер, однако фамулус перебил его:
— Усомнился — и получит по заслугам! Грех проповедовать во всеуслышание бредни еретические! А ежели еще кто усомнится… — Фамулус свысока оглядел бакалавра, давая понять, что предпочтительней ни в чем не усомняться для собственного блага и спокойствия.
— Герр фамулус, а что ежели заодно с Ризенбахом осудить ересь Аристарха?.. — лукаво предложил Иоганн.
— Это что еще за Аристарх? Подозрительное имя. Протестант? Католик? Иудей? — возмутился фамулус.
— Философ древний. Тот самый, что утверждал: «Земля не обладает неподвижностью и не занимает средины круговращения. Она сама обращается около светила. Землю нельзя считать ни первою, ни самой важной частью вселенной». Кто, по-вашему, прав: Аристарх или Птоломей?
Опасный вопрос! Будто на дыбу вздернули фамулуса, точно щипцами раскаленными коснулись спины. «Сей человек, возможно, шпион, подосланный пронюхать об устоях его, фамулуса, мировоззрения, о нутре духовном. Но кто подослал? Донес кто? О господи, завистников, доносчиков — что звезд на небе в ясную ночь».
