— Слушайте, — обратился снова к роботу Саттон. — Я не хочу драться на этой дуэли. Не думаю, что это…
В голосе робота прозвучало мстительное ликование.
— Но вы должны драться. Пути назад нет. Может, вам нужно несколько советов? У меня есть все виды приемов…
— Я думал, вы не одобряете дуэли.
— Нет, не одобряю, — сказал робот, — но это моя работа. Я не могу от нее отделаться. Я стараюсь делать ее хорошо. Я могу вам рассказать личную историю каждого, кто когда-либо дрался на дуэли. Я часами могу говорить о преимуществах рапир перед пистолетами. Или, если вы желаете, чтобы я отстаивал пистолеты, я могу доказать и это. Я могу рассказывать вам о вооруженных стычках на древнем американском Западе, о чикагских гангстерах, о штучках с носовым платком и кинжалом, о…
— Нет, спасибо, — сказал Саттон.
— Вам неинтересно?
— У меня нет времени.
— Но, сэр, — взмолился робот, — мне не часто выпадает случай поговорить. Я получаю мало вызовов. Всего лишь около часа…
— Нет, — настаивал Саттон.
— Ну, ладно. Может, вы мне скажете, кто вас вызвал?
— Бентон. Джефри Бентон. Робот присвистнул.
— Неужели он настолько хорош? — спросил Саттон.
— На все сто, — ответил робот.
Саттон выключил визор. Он тихо сидел в кресле, уставясь на револьвер. Потом медленно протянул руку и взял его. Рукоятка удобно легла в ладонь. Его палец устроился на спусковом крючке. Саттон поднял револьвер и прицелился в дверную ручку. С оружием было легко обращаться. Почти так же, как если бы оно было частью его организма. В нем чувствовались власть и господство. Будто стал сильнее и больше… и более опасным. Он вздохнул и положил револьвер. Робот был прав.
Он дотянулся до визора, нажал кнопку и вызвал конторку в холле. Появилось лицо Фердинанда.
— Кто-нибудь ждет меня внизу, Фердинанд?
— Ни души.
— Кто-нибудь меня спрашивал?
— Никто, мистер Саттон.
— Репортеров или фотографов там нет?
— Нет, мистер Саттон, вы их ждали?
Саттон не ответил. Он отключился, чувствуя себя довольно глупо.
Человек был распылен по всей Галактике. Одна пригоршня здесь, другая там. Довольно слабые создания из костей, мозга, мускулов, чтобы сдерживать Галактику. Хрупки их плечи, что держат мантию человеческого величия, развевающуюся через все световые годы.
Все это потому, что Человек слишком спешил, был перегружен больше своих физических способностей. Не силой удерживал он свои звездные аванпосты, но чем-то еще… глубиной человеческого характера, всем своим колоссальным самомнением, своим диким убеждением, что Человек — величайшее существо, которое породила Галактика. Все это происходило, несмотря на множество опровергающих факторов и фактов, которые человек брал, оценивал и отбрасывал, полный презрения к любому величию, кроме величия безжалостного и агрессивного.
«Слишком тонко, — сказал сам себе Кристофер Адамс, — слишком тонко и слишком далеко вытянутая власть. Один человек, поддерживаемый дюжиной андроидов и сотней роботов, может держать Солнечную систему в повиновении. Может держать до тех пор, пока что-нибудь не даст трещину или пока не прибудет подкрепление.
Со временем людей станет больше, если уровень рождаемости продержится на прежней высоте. Но пройдет много веков, прежде чем линия власти станет надежнее, потому что Человек держит только ключевые точки… одну планету в целой системе, да и то не в каждой. Человек двигался скачками, потому что людей не хватало, создавал стратегические сферы влияния, отбрасывая все системы Галактики, кроме самых богатых и самых влиятельных.
Места для расселения хватит на миллионы лет, если только через миллион лет останутся люди. Если жизнь на тех или других планетах поможет людям, позволит им жить, если только не придет день, когда люди захотят уплатить ужасную цену за то, чтобы стереть с лица Земли человеческую расу.
Цена будет высокой, — рассуждал Адамс, — но это будет сделано, и довольно легко, работы всего на несколько часов. Утром люди есть, к ночи людей не осталось.
Что с того, что тысяча чужих умрет за смерть одного человека… или десять тысяч, или сто тысяч? При определенных обстоятельствах такую цену могут посчитать очень дешевой.
Даже сейчас существовали очаги сопротивления, где надо было двигаться осторожно… или даже обходить их стороной. Как 61 Лебедя, например.
Все это требует умения разбираться в обстановке, некоторого терпения и большой дозы скрытого зверства, но более всего самомнения, абсолютно непоколебимого убеждения, что Человек священен и неприкосновенен, что его нельзя задевать, что он едва ли может умереть.
Но пятеро умерли у реки, три человека и два андроида; у реки, что течет на Альдебаране XII, всего в нескольких километрах от Андрелона, столицы планеты.
Они умерли от насилия, в этом нет никакого сомнения».
Глаза Адамса нашли параграф последнего сообщения Торна: «… сила была применена снаружи. Мы нашли дыру, прожженную в атомной экранировке двигателя. Эта сила наверняка контролировалась, иначе результатом было бы полное разрушение. Автоматика вступила в действие и отразила удар, но машина вышла из строя, вышла из-под контроля, врезалась в дерево. Местность была заражена интенсивной радиацией».
«Хороший парень Торн, — подумал Адамс, — он не упустит ни одной детали. Его роботы были там прежде, чем место остыло».
Но многого там не найдешь… Мало того, на что можно получить ответ. Просто куча вопросительных знаков.
Пять человек умерли, и, сказав это, ты положишь конец фактам. Потому что они были сожжены и раздавлены и не осталось никаких черт, отпечатков пальцев или глаз, чтобы сличить их с данными записей.
В нескольких футах от черноты разбросанных тел в дерево врезалась машина, обернулась вокруг дерева, почти расколола ствол пополам… Машина, которая, как и люди, была без документов. Машина, у которой не было копии во всей известной части Галактики, и, назначение которой до сих пор неизвестно. Торн возьмет ее в оборот. Он исследует ее солидографом, вплоть до последнего раздробленного куска стекла и пластика. Она будет проанализирована и занесена в диаграммы, и роботы поместят ее в считывающее устройство, которое исследует ее и опишет молекула за молекулой. И они могут что-нибудь найти. Возможно, что найдут.
Адамс захлопнул рапорт и откинулся в кресле. Он лениво, по буквам, прочитал свое имя, написанное на двери офиса, читая задом наперед, медленно и с преувеличенной осторожностью. Как будто он никогда не видел своего имени. Как будто он не знал его. А потом прочитал строчки, расположенные ниже:
