Душистый дымок невесомой цветной лентой проплыл между ними. Крошечные капельки душистой жидкости осели на лице Сэма. Отгоняя дымок, он помахал перед собой ладонью и нетерпеливо спросил девушку:
— Что скажешь, малышка?
Девушка прикрыла нежные голубые глаза длинными густыми ресницами, улыбнулась, погладила маленькой рукой двурогую лиру, украшенную разноцветными лентами.
— Можно я позже отвечу? Через минуту мой выход.
— Немедленно, — коротко и жестко ответил он. Что звучало необычно — до сих пор он не позволял себе так обращаться с женщинами. Но на данный момент роскошная квартира пустовала, и Сэм решительно считал, что девушка должна поселится там. Сейчас ему казалось, что еще ни одна женщина его не волновала, как Розата.
Маленький ротик девушки продолжал нежно улыбаться. Под облачком коротких волос посверкивали умненькие глазки. Пела она тонким бархатистым голоском и ее пение приятно волновало душу.
Он слегка побаивался ее, но, будучи Сэмом Ридом, сам шел в западню. Опасность он всегда встречал с открытым забралом. А сейчас он решил, что если уж он никак не может прогнать из мыслей эту бархатистую пигалицу, то уж лучше пресытиться ей. И Сэм очень спешил исполнить свое желание.
Коснувшись пальцами струн, Розата тихо спросила сквозь чистый перелив звуков:
— Говорят, что Шеффилд уже не друг тебе?
— Помнится, я о чем-то спросил тебя, — холодно произнес Сэм.
— И я тоже.
— Ладно. Так и быть, завещаю тебе годовой доход, если этот дурак доберется до меня первым. Тебя это волновало?
Она покраснела и так дернула струну, что та исчезла в яростной вибрации.
— Ты дурак, Рид. И мне не нужны твои дурацкие деньги.
Разговор не клеился. Розата и вправду себя вполне обеспечивала. Она была популярна, и средств ей хватало. Сэм-вздохнул. Ему было бы спокойней, если бы она пошла к нему из-за денег.
Умолкла мелодия, под которую вращалось кафе. Звучно ударил гонг. Поплыли цветные ароматические облака. Розата встала, прижимая узкую изящную лиру к крепкому бедру.
— Мне пора, — сказала она. — И знай, Сэм, я умею быть опасной. А отвечу я тебе через несколько дней. Жди…
— Ладно, учту. Жду тебя после карнавала. А твой ответ я знаю наперед.
Она улыбнулась, а затем пошла по проходу, перебирая струны и тихо напевая. Мужчины с восхищением смотрели ей вслед.
Сэм поднялся и вышел из кафе. Его догоняла жалобная песня о Женевьеве. Розата блестяще исполняла ее, изящно преодолевая трудные бемоли, придавая старинной мелодии минорное звучание.
«О Женевьева, милая Женевьева. Дни приходят, дни проходят», — рыдала Розата, глядя на уходящего Сэма. Кончив песню, девушка поспешно прошла в свою уборную и набрала номер Шеффилда.
— Джим, — быстро заговорила она. — Здесь только что был Сэм…
Он бы убил ее, если бы услышал этот разговор. Но он не слышал. В это время он шел навстречу случаю круто изменившему его жизнь.
Движущаяся Дорога проносила мимо него женщину в голубом. Глаза Сэма уловили ее движение, когда она прикрыла голову голубой вуалью. Он остановился. Какие-то люди налетели на него, но он не замечал ничего, кроме женщины. Один из прохожих, недовольно заворчав, явно намеревался поскандалить, но, взглянув на гранитное лицо Сэма, притих и исчез.
Розата все еще стояла у него перед глазами, и Сэм смотрел на женщину с меньшим воодушевлением, чем можно было ожидать. Смутное воспоминание заставило его присмотреться внимательнее. Вуаль колыхалась от движения Дороги и в голубых глазах женщины мелькали голубые тени. Это было прекрасно.
После некоторого колебания, причины которого и сам не понимал, он сквозь розовое облачко карнавального дыма устремился к женщине, ступая словно хищник — мягко и неслышно. Он почти забыл тот карнавал в юности, когда впервые увидел ее. Лицо женщины в голубом платье странно взволновало его.
Карнавал всех уравнивал, но Сэм и без этого заговорил бы с ней. Он приблизился к ней, всмотрелся в ее лицо. Она оказалась выше его, очень стройной и элегантной, с налетом изысканной томности, что веками культивировалась бессмертными. Впрочем, томность казалась естественной. Для нее. Голубое с золотистыми блестками платье просвечивало сквозь голубой же покров. Черные локоны каскадом обрамляли лицо и, собранные тяжелым золотым обручем, ниспадали до тонкой талии. Золотые колокольчики тонко позванивали в ушах, проколотых с нарочитым варварством. В этом сезоне в моде была такая вот первобытная простота. С такой же высокомерной грацией она носила бы и кольцо в носу, потребуй этого мода. Она повернулась к Сэму, словно королева к подданному.
Смущаться Сэм не стал и, подавив некоторое колебание, напрямую предложил ей:
— Может быть, пройдемся? — и взял ее под руку.
По ее египетским, резко очерченным губам невозможно было определить, улыбается ли она. Но если и улыбалась, то это была надменная улыбка. Голова ее гордо откинулась назад, словно ее тянули тяжелые локоны.
Она внимательно рассматривала его. Колокольчики в ее ушах молчали. Сэм слишком смахивал на обыкновенного короткоживущего. Лишь проницательный взгляд мог заметить странную противоречивость его облика. За сорок лет одержимость наложила на его лицо свою печать: он словно непрерывно и напряженно боролся с чем-то ненавистным. И это напряжение придавало лицу особую выразительность и даже некую привлекательность, сглаживая грубые плебейские черты.
Интриговало и полнейшее отсутствие волос. Хотя плешивость — явление распространенное, но он, как ни странно, не выглядел лысым. Пожалуй, волосы даже испортили бы классическую форму его черепа. В свое время Мантия Счастья, возможно, обусловила некоторую небрежность, благодаря которой сохранилось наследие Харкеров: плотно прижатые к благородному черепу красивые уши, правильные черты скул и тяжелого подбородка.
Даже на карнавал ни один из бессмертных не оделся бы с ног до головы в алый бархат, не говоря уже о нелепом золоченом поясе. Но именно так выглядел бы любой из Харкеров, вздумай он одеться в такой костюм.
Ни слишком широкая грудь, ни толстая шея не могли скрыть кровь бессмертных, это подтверждала и его манера держаться.
Прищурив стальные глаза, Сэм смотрел на аристократку. Лицо его разрумянилось. Он протянул руку, и бархат собрался алыми складками.
В неожиданном порыве женщина улыбнулась ему. Грациозным движением плеча она отбросила длинный рукав и положила на его сильную руку свою узкую ладонь с золотыми кольцами на каждом пальце. На его руке, толстой, поросшей рыжими волосками, ее рука казалась восковой. Почувствовав, как напряглись тугие мышцы Сэма, она снисходительно улыбнулась.
