— А что, звезды здорово звенели?
Мы лишились не просто светящихся точек в небе. Исчезло ощущение своего места. Земля кругла, Луна обращается вокруг Земли, Земля колесит вокруг Солнца — большей космологии и не надо обычному человеку, и после школы мало кто задумывался над этими зазубренными истинами. Но люди лишились знакомых точек опоры и почувствовали себя обокраденными.
Насчет Солнца официальное сообщение огласили лишь на вторую неделю после исчезновения звезд.
На первый взгляд ничего с ним не стряслось. Светило продолжало двигаться по расчетной орбите, восходы и заходы чередовались по расписанию, дни Северного полушария укорачивались согласно времени года. Вроде и не о чем беспокоиться. Многое на Земле — да и сама жизнь — зависит от солнечного излучения. В этом отношении все казалось в полном порядке. Глянь на него невооруженным глазом — та же желтая звездулька класса G, на которую мигали и щурились бессчетные поколения живых существ. А иные и не мигая смотрели.
Однако куда-то исчезли с Солнца пятна, протуберанцы и вспышки.
Солнце — организм буйный, непредсказуемый. Оно кипит, бушует, гремит энергетическими громами. Оно окатывает окружающее пространство потоками заряженных частиц, и эти частицы уничтожили бы на Земле все живое, если бы не магнитное поле земного шара. Но с момента превращения наше Солнце стало однородным геометрически правильным шаром без каких-либо изъянов, постоянной яркости. С севера пришли сообщения об исчезновении полярного сияния, вызываемого взаимодействием магнитного поля Земли с исходящими от Солнца потоками заряженных частиц. Как будто неудачную пьесу сняли со сцены.
Еще одного атрибута лишилось ночное небо: падающих звезд. Ежегодно Земля прибавляла в весе на восемьдесят миллионов фунтов за счет падения на нее фрагментов космического вещества, звездной пыли. Большая часть этих даров Вселенной сгорала в атмосфере. Но после Октябрьского феномена нигде на Земле не смогли более зарегистрировать ни падения метеоритов, ни даже микроскопических частиц Браунли. В астрономическом смысле ситуацию можно было обозначить как оглушительное молчание.
Даже Джейсон не сумел это объяснить.
* * *
Итак, Солнце оказалось вовсе не солнцем, но оно продолжало светить и греть, даже поддельное. Дни тянулись, бежали, сменялись; недоумение росло и крепло, но ощущение опасности притупилось. Вода вокруг лягушки, стало быть, не кипела, а оставалась приятно теплой.
Материала для размышлений, обсуждений и сплетен хватало. И не только в небе, но и на земле. Разлаженные спутники не только нарушили связь, они лишили возможности наблюдать за местными войнами. Умные бомбы мгновенно поглупели, лишившись системы навигации. Волоконная оптика переживала бум. Вашингтон со скучной регулярностью издавал извещения о том, что «не существует данных о враждебных намерениях со стороны какой-либо страны или организации» и что «лучшие умы нашего поколения неустанно работают с целью понять, объяснить характер происшедшего и устранить негативные последствия изменений, убрать преграду между нами и остальной Вселенной».
Утешительный словесный салат прикрывал неспособность администрации определить врага, земного или внеземного, способного на подобные действия. Враг ускользал. Начали поговаривать о «гипотетическом доминирующем интеллекте». Не в состоянии выглянуть за степы тюрьмы, мы принялись обследовать ее закоулки.
Джейсон весь остаток октября не покидал своей комнаты. Все это время я с ним не общался, увидел его мельком, лишь когда близнецов увозил мини-автобус школы Райса. Но Диана звонила мне почти каждый вечер, обычно часов около десяти-одиннадцати, когда вероятность поговорить без помех достигала максимума. Я с плохо поддающимся объяснению трепетом ожидал ее звонков.
— Джейсон не в духе, как в воду опущенный, — сказала она мне однажды. — Он говорит, что, если мы не знаем, что случилось с Солнцем, то мы ничего вообще не знаем.
— Он, пожалуй, прав.
— Но для него это случай почти религиозный. Он просто влюблен в карты, чуть не с рождения. Ты знал это, Тайлер? Он разбирался в картах, еще не умея читать. Ему нравилось знать, где он находится. Это придавало смысл вещам, так он говорил. Я любила слушать его рассуждения о картах. А теперь он расстроен больше, чем большинство народу. Он не знает, где он, не знает, где что находится. Он потерял свою карту!
Конечно, кое-что начало выясняться чуть ли не сразу. Военные принялись собирать осколки свалившихся спутников. Зная орбиты, нетрудно было приблизительно определить, куда они должны были свалиться. О многом говорили эти обломки. Но немало потребовалось времени, чтобы информация достигла даже располагающего весьма обширными связями И-Ди Лоутона.
* * *
Первая зима беззвездных ночей выдалась душной, стесняла, как смирительная рубашка. Выпал снег, причем рано и надолго. Мы жили под самым Вашингтоном, федеральной столицей, но Рождество выдалось, как в традиционно заснеженном Вермонте. Мировые новости не радовали. С трудом сколоченный мир между Индией и Пакистаном подрывали пограничные инциденты. Работы под эгидой ООН по обеззараживанию местности в Гиндукуше привели к потере еще десятков человеческих жизней. В Африке войны тлели и вспыхивали, хромали от войны к резне и обратно. Войска развитых стран оттянулись для перегруппировки. Цены на нефть постоянно летели вверх. Мы с матерью в течение всех холодов держали термостат ниже комфортной температуры, до самой весны — когда вернулось солнце под крик перепелки.
Знаменательно, однако, что род человеческий под давлением необъяснимой угрозы не поддался соблазну ввергнуть планету в хаос всеобщей войны — к чести его будь помянуто. Коррекция приоритетов привела к переориентации деловой жизни и к ее нормализации на определенном уровне, и весной эту «новую нормализацию» уже обсуждали вовсю. Все понимали, что в новых условиях на дальнюю перспективу придется учитывать рост затрат… только ведь на дальнюю перспективу все мы оказывались покойниками.
Заметно изменилась моя мать. Она как-то смягчилась, с наступлением теплых дней лицо ее стало менее напряженным. Джейсон тоже изменился, покончил, наконец, со своим добровольным затворничеством. Диана вызывала у меня беспокойство. О звездах она вообще говорить не хотела, а недавно принялась допрашивать меня, верю ли я в Господа. И не думаю ли я, что Он стоит за всеми этими октябрьскими дрязгами. Я ей сказал, что над этим не задумывался. Наша семья набожностью не отличалась. Честно говоря, божественная тема меня раздражала.
