Суил уже ждала за столом. Я подумал, что на нее приятно смотреть.
У каждой эпохи свой эталон красоты. Я считал красивыми бледных, угловатых женщин Олгона, и Суил не казалась мне ни хорошенькой, ни миловидной. Не подходило это к ее крепкому телу и румяному, дышащему здоровьем лицу. Милая, славная я...
- Садитесь, садитесь, - заторопила Зиран. - Путь неблизкий, дорога хуже некуда.
Баруф кивнул и сказал осторожно:
- Ты бы побрился, Тилам.
- Пожалуй, - согласился я, усмехнувшись. Ох, не скоро мы перейдем на "ты"! И еще я подумал, что мне не хочется покидать этот дом. Жалкий домишко, убогий, но как в нем тепло...
Но все хорошее скоро кончается, и мы уже месим грязь на тропинке, срезающей петли лесной дороги. Суил с Баруфом идут впереди, он что-то тихо ей говорит, она помалкивает и кивает. А я за ними: сутулюсь, ежусь, кутаюсь в отсыревший плащ, и на душе черт знает что. И раздражение, и страх, и щекотливое любопытство.
- Тилам! - Баруф остановился, поджидая, - осторожней, ладно? Не горячись. Если сможешь, вообще ни с кем не заговаривай.
Суил верно поняла мой взгляд и быстренько за меня вступилась:
- Ой, дядь Огил, зря! Говор-то у них не вовсе чистый, малость на кеватский смахивает, да в городе оно не худо. Только вы, дядь Тилам, больше на "ры" напирайте. Мы-то "ры" скоро говорим, а у кеватцев оно шариком катается.
- Если "дядя", тогда "ты".
- Ладно, будь по-вашему. Только тогда уж дядя Тилар, оно привычней.
Огромный овраг лег на пути, и Баруф остановился. Стоял и глядел, как, цепляясь за ветки, мы спускаемся вниз, а когда он исчез за кустами, я чуть не вернулся к нему. Мгновенный холодный страх: вот теперь я один, по-настоящему один в этом мире. И мгновенное облегчение: наконец-то я один, по-настоящему один... сам по себе.
Перебрались через овраг, пошли по дороге, а потом лес расступился и зажелтели поля.
- Не ко времени дождь, - сказала Суил. - Полягут хлеба, наголодаемся.
- А ты давно Огила знаешь?
- Да годков шесть, то ли семь, еще как отец был жив. Кабы не он, нам с матерью да ребятами только по миру идти.
Вздохнула и замолчала, и мы перетаскивали на ногах грязевые пласты, пока нас не обогнал чуть ползущий обоз. Три тяжело нагруженных повозки прошлепали мимо, а четвертая остановилась.
- Не в город? - спросил небритый возница.
- В город, добрый человек, в город!
- Ну так лезьте, пока сборщик не приметил.
- Господь вас спаси! - сказала Суил и вспорхнула на скамеечку рядом. Я кое-как устроился позади.
- Отколь едете?
- С Тобарских пустошей. Сено войску везем. Все выгребли, еще сам и вези. Тьфу! - возница сплюнул в сердцах и вытянул без нужды хворостиною лошадь. Та только кожей дернула, но не ускорила шаг.
- А вы откуда?
- С Малка, - быстро сказала Суил.
- Далеконько. Это же какая беда вас гонит?
- Истинно, что беда, добрый человек! Брата на святого Гоэда забрали, а в дому без меня пять ртов: мать, да невестка, да маленьких трое. Оно и выходит, что мне услуженье идти. Дядя вот проводить вызвался.
- Да, девка, хлебнешь лиха!
- Что делать, мил человек, беда беду ищет!
К городу подъехали в сумерках, и Суил уверенно повела меня по раскисшей улицы вдоль добротных заборов. Тяжелая калитка, мощенная камнем дорожка, какие-то смутные постройки, длинный бревенчатый дом.
И опять нам открыла женщина.
- Суил, голубушка! - закричала она. - Вот радость-то! Ой, как промокла!
- Я не одна, Ваора, - осторожно сказала Суил. - С дядей.
Многоопытные темные глаза меня изучили, насмешливая улыбка протекла по бледным губам.
- Не больно-то дядя на тебя походит!
- Беда, коли б на мать-отца не походила, а что с дядей не схожи, то не грех.
Ваора почему-то зашлась смехом, так, хохоча, и потащила девушку в дом. Сделала несколько шагов, вернулась, поклонилась:
- Не прогневайтесь, добрый человек, на бабью дурость. Рада вам в дому моем.
Вдвоем со служанкой они быстро накрыли ужин, потом она отослала служанку и тихо присела рядом с Суил. Подперла ладошкой щеку, сидела и молча смотрела.
- Чего это ты затуманилась, Ваора?
- А с чего веселиться?
- Что-то у тебя на дворе не так?
- А я мастерскую Атабу Динсарлу сдала, - она засмеялась негромко, злобно. - Поднялся с войной ровно на доброй опаре - еще пятерых подмастерьев взял. А я его и прижала. Три раза уходил... ничего, воротился. Где ж ныне вольную мастерскую взять... со всем обзаведеньем...
Дикая злоба была на лице Ваоры; сузились и засверкали глаза, выглянули из-под верхней губы мелкие зубки, и сразу она удивительно похорошела. Тихо, коротко посмеиваясь, цедила сквозь зубы:
- Думал, оболтает меня, при расчете надует... не на таковскую напал! Я Тасу, писцу из Судейского приказа, заплатила, он и написал договор... с крючками. Еще до мяса его обдеру!
- Зачем, Ваора?
- А зачем он _т_о_г_д_а_ смеялся?
- Вольно ж тебе на погань душу тратить! В нем ли горе?
- А до тех-то мне не достать!
Постелили мне в узкой каморке, где едва помещалась кровать, и я мигом разделся, закутался в одеяло и упал в темноту.
А когда я проснулся, в окошке стояла предрассветная муть. Лежал среди скрипов и шелестов старого дома и думал, как же нам мало надо. Поел, обогрелся, выспался - и все по-другому. Глядишь на вчерашний день из сегодняшней дали и сам не веришь, что это было. И все вчерашние мысли так глупы и мелки, словно их думал совсем другой человек. Я - но вчерашний, недавний беглец из Олгона, где жизнь или смерть - самый естественный выбор и жизнь человека - совершенный пустяк. Здесь, наверное, тоже, просто не в этом дело. Есть Баруф. Уже не Имк, не Охотник, а только Баруф, и это тоже немало. Я не верю, что он бы меня убил. Незачем ему меня убивать, если так просто манипулировать мною. Как он легко заставил меня пойти! Ситуация, из которой единственный выход. А я ведь ждал подвоха и был на стороже! Ладно, очко в его пользу - я сам хочу пойти и увидеть своими глазами...
А дом просыпался. Прошлепали по коридору босые ноги, послышались голоса. Один - недовольный принадлежал Ваоре. Я улыбнулся. Хозяюшка с грешными глазами и грешной улыбкой. Неплохо, если б она пришла меня разбудить...
...И опять мы плыли по загустевшей за ночь грязи. Пусто было на улице, редкие прохожие хмуро мелькали мимо, и хмуро было лицо Суил. Темное облако легко на ее лицо, и веки припухли, как от недавних слез.
- Ваора твоя родственница? - спросил я.
- Родней родни. Ее жениха и батюшку моего вместе казнили. Одиннадцать их было - все дружки дяди Огила, - а для самого столб стоял с железным ошейником.
- Прости, Суил.
- Да чего там! Тебе-то откуда знать!
- А Огил тоже тут жил?
- Нет, - ответила она чуть оживившись. - В городе. У него там дом был. Краси-ивый! Меня раз отец водил. Ой, и удивилась я! Такой богатый, а с отцом запросто. А теперь там кеватец живет. - Сказала - и опять омрачилась.
