А в сантехники и сейчас не поздно. Лань в драйв, а ты — в сантехники. В дерьме тебе самое место. Подобное к подобному.
Не заметил, как уснул. Проснулся, когда освещение уже переключилось на утреннее. Все волшебство исчезло. Серые стены, серый потолок. Вода какая-то линялая… Куда делись красота и загадочность ночного озера? Тело болит и ноет. Спать на бетоне — это же надо догадаться! Хорошо, что не скатился. Мимо бассейна. Никто бы не поверил, что случайно. В одежде на вышку просто так не лезут.
Подхожу к лесенке и лезу вниз. На половине спуска вижу, что дверь открывается и в зал входит Мета. Вот дерьмо!
Резко разворачиваюсь и лезу наверх. Если она сейчас не уйдет, придется прыгать. Солдатиком. По другому не умею.
— Ник!!! Постой!!! Два слова! — бежит и лезет по опоре с ловкостью обезьяны. На верхней площадке мы оказываемся одновременно. Теперь придется прыгать. Стягиваю через голову рубашку.
— Черт бы тебя побрал, Мета. Я без плавок. На мне трусы семейные, а тут ты приперлась.
— Господи, Ник, тебя вся база разыскивает! Лань ночью приперлась к Бумеру, вытащила его из постели. Мы всю базу дважды обшарили. Где ты был?
Бедный Бумер. Дважды за ночь! На меня нападает нервный смех. Стягиваю штаны, путаюсь в них и скачу на одной ноге по краю трамплина. Мета — словно львица, готовая к прыжку. Не спускает с меня глаз. Делаю десяток приседаний, пару раз отжимаюсь от пола.
— Отвернулась бы ты, в самом деле. Я солдатиком прыгать буду. Смотреть не на что. — Иду к трамплину и, не останавливаясь, шагаю вниз. Вода больно бьет по подошвам, локтям, обжигает холодом. Трусы рвутся по шву. Придерживая их рукой, вылезаю из воды. Руки горят, словно по ним ремнем отхлестали. А так — совсем не страшно. Совсем не так страшно. Полторы секунды невесомости.
Мета спускается с вышки с моей одеждой в руках. По лесенке. Я из-за нее прыгнул. На подвиг пошел, трусов лишился, а она — по лесенке! Нет в жизни справедливости. Зачем я Бумеру понадобился? Двух мнений быть не может. Из-за распечатки.
— Видишь, что из-за тебя сделал, — ворчу на Мету, демонстрируя разорванные трусы. — Нельзя в трусах с двенадцати метров прыгать.
Отбираю штаны, поворачиваюсь к ней спиной и натягиваю на мокрое тело. Иду в раздевалку, сушу волосы под струей горячего воздуха.
— Извини, — говорит Мета. — Не знала, что ты по утрам голышом с вышки сигаешь. Скажи, а орган об воду не отбиваешь?
— Ехидна ты. Правильно тебя Бор хотел через «психушку» провести.
Мета вдруг взрывается.
— Не смей о Боре плохо говорить! Он чуткий, добрый! Вы его не понимаете!
Я с удивлением замираю с расческой в руках.
— Думаешь, психопрофиль действует? Нету психопрофиля. Бор любит меня. Ни один из вас, мужиков, так любить не умеет. Он пылинки с меня сдувает, на руках носит. — Мета постепенно успокаивается. — В постель кофе подает. Можешь не верить, но только на третью ночь меня взял. В первую я бы сорвалась… Ты у нас начитанный. Шекспира читал? «Любовью за любовь»? Вот это со мной и произошло.
— Я тоже Лани кофе в постель подавал, — вздыхаю я. — Ладно, все это в прошлом.
Сижу в релаксационной и философствую. На темы Марсизма-Лунанизма, неправильных планет с неправильными животными, черных дырок и прочего. Ни Марса, ни Луны в глаза не видел, но философствовать это не мешает. Зато планета эта самая что ни на есть неправильная! Впервые ее открыла и исследовала беспилотная станция дальнего поиска. Будь у нее сознание, она бы с катушек съехала. А так — нечего. Прилетела, доложила…
Сенсация первая — на планете с кислородной атмосферой и очень приятным климатом — кремнийорганическая жизнь. Причем, нервные сигналы эти монстры передают электронами, а не ионами. Можно сказать, по проводам. А это на два порядка быстрее.
Сенсация вторая — пару миллионов лет назад на эту планету высаживалась экспедиция братьев по разуму. В зоне палеоконтакта остались неоспоримые свидетельства их разумности и высоких технологий.
Ученые всех мастей дружно взвыли от восторга и организовали экспедицию. А службы безопасности тут же засекретили все материалы. Зачем? У них спросите.
Как делается звездолет? Берется железоникелевый астероид, выгрызается изнутри, оснащается двигателями, эпсилон-деритринитатором — и порядок. Как проходит экспедиция? Звездолет разгоняется до субсветовой скорости, покидает Солнечную систему, удаляется от гравитационных масс и включает деритринитатор. Опасно? Да не опасней, чем на фотонной тяге. Разница лишь в том, что на фотонной тяге опасности растянуты на годы, а здесь — секунды. А как иначе, если от Солнца до ЕН 7031 полторы сотни парсеков. На такие расстояния еще ни один пилотируемый корабль не летал. Сам принцип деритринитации еще не до конца изучен. После прыжка звездолет тормозится и подлетает к цели на обычных двигателях. На обратном пути — то же самое. Простая, отлаженная схема. Погубившая уже десяток кораблей с экипажем и несколько сот беспилотных разведчиков. Уверен, что за десять-двадцать лет деритринитацию довели до ума, и полеты стали безопасней прогулки по лесу. Но нашим предкам не повезло. В чем сами виноваты. Не захотели ждать пару десятков лет. Как же — там следы братьев по разуму! Окаменевшие два миллиона лет назад. Глупо! Как и все в этой жизни.
Как мы теперь знаем, большинство пропавших кораблей не погибли. Они разделили нашу судьбу. Так говорят расчеты. Попадаются иногда в космосе планеты-шатуны. А может, это была маленькая черная дырочка. Все бы ничего, да эта пакость имела при себе гравитационное поле. А когда фокусы со скручиванием пространства производятся в гравитационном поле, результат вызывает слезы. Траектория искривляется еще в одном измерении — во времени. Короче, наши предки провалились в прошлое. Это дало богатый фактический материал по разработке единой теории многомерного пространства-времени. Теперь наши физики о времени знают все. Почти все. Кроме одного — как вернуться в СВОЕ время. Можно забросить физический объект в прошлое, но назад — только с естественной скоростью. Секунда в секунду. Час в час. Век в век. Или по микротуннелю хрономаяка, как мы вытаскиваем десантников. Но маяки держат микротуннель с момента старта. Можно сказать, десантник привязан ниточкой к родному времени. Порвись эта ниточка, и назад дороги не будет. Для нас дороги назад нет. Я умру от старости задолго до того, как в Египте построят первую пирамиду.
Вдобавок, из-за перегрузки сгорели силовые системы звездолета. Сгрели — не то слово. Испарились, расплавились, слились с исходным материалом астероида. Но машину спасли. Звездолет всего-навсего потерял ход. Правда, на борту остался планетолет. С огромным энергоресурсом. Этот планетолет я хорошо знаю. Я в нем живу. Теперь он называется базой.
