Алешин отставил недопитый чай, криво улыбнулся.
- Глупо, конечно, ссориться из-за денег. - Он помолчал. - Но в нашем громадном городе тысячи алкоголиков и каждый день кто-нибудь умирает. Каждый час. А может, и чаще. Я не могу содержать всех сирот. Не понимать этого не может даже... инопланетянин, из какого бы института он ни был. Прости, Дар, но ты просто ненормальная. И болезнь прогрессирует...
Он ушел в кабинет, но работал мало - ходил, даже закурил, что бывало с ним крайне редко.
Дар попробовала почитать газету. Она опять остро почувствовала, что, несмотря на колоссальный объем информации, которую усвоила перед отбытием на Землю, ей катастрофически не хватает знаний о людях, их привычках, частной жизни. Попробовала, но читать не смогла. От жгучей обиды наворачивались слезы, газетные строки дрожали и расплывались. Вот тебе и жертвенность, и опекунство... Вот любовь по-земному.
Дар разделась, выключила свет. Через полчаса в спальню пришел Алешин и тоже лег. Помолчал, затем неловко попытался обнять:
- Хватит дуться. Расскажи лучше, как там на звездах.
Дар судорожно вздохнула, будто всхлипнула.
- Чисто там, - сказала она и отвернулась.
Алешин прислушался: жена чем-то стучала на кухне. Он тихонько прошел в гостиную, открыл бар. Хотелось холодного - фужера два-три "эрети" со льдом, чтобы снять липкую тяжесть дневной жары, разом погасить заботы дня, которых сегодня было как никогда много. Но лед на кухне, а там Дар со своим дурацким отношением к спиртному: всякий раз, когда ему ну просто необходимо выпить, замирает и смотрит так, будто он по меньшей мере пьет серную кислоту.
Алешин поморщился, налил полфужера минеральной и залпом выпил. Тут же закурил сигарету и отправился на кухню.
Жена стояла возле окна и резала на доске овощи.
"Опять рагу, - тоскливо подумал Алешин. - Нет, она в самом деле ненормальная - брезговать мясом... Сказать? Нет, от ее "если надо"... и так тошно".
Дар улыбнулась мужу:
- Я купила два арбуза. Они в холодильнике.
Алешин немного оттаял душой, присел на скамеечку возле раковины мойки.
- Ты знаешь, - сказал он, разглядывая гирлянды освещенных окон соседнего дома. - Меня этот Меликов доводит до белого каления. Он все-таки копает под меня. Его бесит мое профессорство. Бездарность любой прогресс, любое продвижение воспринимает как отклонение от нормы. Да, да! Бездарность всегда считает себя нормой. Эталоном! Больше того государственным стандартом...
- Опять ты кричишь, - заметила Дар. - Я же тебе говорила: не обращай внимания. Твое дело - заниматься наукой. А у вас поединок самолюбии.
- Много ты понимаешь, - озлился Алешин. - Я сегодня зашел к нему насчет своей монографии. А он мне с ухмылочкой: "Трудную стезю вы себе выбрали, Геннадий Матвеевич. Массы нынче обольщены идеей профессора Шкловского об уникальности нашей цивилизации. Ваша же концепция..." Тут я ему: "Концепция не моя, дорогой коллега. Она Джордано Бруно принадлежит".
- Можно было Анаксагора назвать. Или школу Эпикура, - сказала Дар. Они ведь раньше провидели.
- Эпикур, - фыркнул Алешин. - Да Меликов и о Гомере в жизни не слыхал. Он знает только, что такое свинья и как ее подложить.
- Если хочешь, я помогу тебе, - сказала жена, нарезая кубиками картошку.
Чтобы не выругаться, Алешин выскочил из кухни. Уже не таясь, открыл бар и выпил еще полфужера коньяку. Захотелось что-нибудь съесть. Он опять пошел на кухню, мысленно постанывая, как от зубной боли: "Сколько можно повторять эти унизительные "если надо", "если хочешь"... С одной стороны, собачья преданность, с другом - осточертевшая игра в "звездную девочку", высшее существо. Как я только терплю..."
- Хочешь, я позвоню Шкловскому? - спросила Дар, когда он выудил из банки маслину и бросил ее в рот. - Прямо сейчас позвоню и все ему объясню. Ну, в общем, что ты прав.
Алешин от неожиданности чуть не подавился.
- Бред! Чушь собачья! Паранойя! - закричал он, выплюнув косточку. Твои сказки хороши только для постели! Для по-сте-ли! Уже сто раз говорено: не вмешивай в серьезные дела свой бредни. Что ты ему скажешь?! Где доказательства в конце концов? Ты можешь хоть что-нибудь доказать? Ему, мне?
Дар побледнела, отложила картошку. Лицо ее исказилось.
- Не могу, - тихо ответила она. - Нельзя. Я же говорила тебе - почему нельзя. Я могу только объяснить. Я много раз пробовала тебе объяснить, помочь. Но ты ни разу не выслушал меня до конца. Не воспринял мои слова даже за фантазии.
- Психиатру расскажешь, - зло отрезал Алешин. - Я уже консультировался: типичная паранойя, стойкий систематизированный бред. Черт побери, только этого не хватало! Вся страна обхохочется. Профессор Алешин довел рассуждениями о множестве обитаемых миров свою жену до помешательства.
- Зачем ты так, Гена? - Глаза Дар расширились, наполнились слезами. Почему ты так боишься правды, Гена?
- Ах, правда! - съязвил Алешин, жадно раскуривая вторую сигарету. Правда, которая живет на пятом этаже и варит паршивые борщи! И заодно знает истинную космологию?
Он даже встал, чтобы при этом окончательном моральном разгроме ему помогали и рост, и умение держаться перед аудиторией.
- Хорошо, - сказал он. - Предположим - ты тайна. Я кое-что помню о твоем появлении, документах и придуманной мной биографии... Предположим ты его Величество Журавль. Но ведь любое зеркало скажет обратное: домохозяйка, обычная мещанка, клуха. Прости, по ты доступная тайна. Домашняя, земная. Ты журавль в руках. А место журавля - в небе. Только там! Какая же ты тайна - на этой вонючей кухне? Почему ты здесь?
Нож выпал из рук Дар.
- Почему? - будто эхо повторила она.
И тут на Алешина пахнуло холодом. Ему вдруг почудилось, что Дар одним неуловимым движением сбросила одежду. Он вновь на миг увидел ее всю, как тогда, в дождь. Затем свет мигнул - погас, но не совсем. Дар схватила что-то белое, метнулась к окну. Зазвенело разбитое стекло.
- Дар!!! - страшно закричал Алешин и бросился к двери.
Он перепрыгивал по пол лестничных пролета, рискуя сломать себе шею, что-то кричал - безысходное, непонятное для себя и понятное каждому, кто хоть раз видел смерть. Он бежал так, будто надеялся опередить падение тела, подхватить, смягчить своим телом страшный удар об землю.
Алешин слепо ползал по асфальту. Куски стекла ранили ему руки, но он не замечал этого.
- Где? Где она? - повторял он как безумный. - Где ее тело? Где ты, Дар?!
Люди, подошедшие на крики и звон разбившегося стекла, осмотрели клумбу палисадника. Кто-то поднял профессора на ноги.
- Иди домой, друг, - строго сказал парень в сине-красном тренировочном костюме. Он жил, кажется, на шестом этаже и иногда при встречах здоровался с Алешиным. - Померещилось тебе. Или выпил лишнего. Жена небось картошку жарит, а ты тут людей пугаешь.
