8
На следующее утро в половине девятого я был в своей конторе. Хейг Мардикян позвонил точно в девять.
– Ты действительно берешь пятьдесят в час? – спросил он.
– Стараюсь.
– У меня есть для тебе интересная работа, но заинтересованная сторона не может платить пятьдесят.
– Кто эта сторона? Что за работа? – спросил я.
– Пол Куинн. Нужен директор по сбору данных и стратег по проведению предвыборной кампании, – объяснил Мардикян.
– Куинн баллотируется в мэры?
– Он считает, что будет легко скинуть Ди Лоренцо на первом этапе, а у республиканцев никого нет, так что момент подходящий для его выдвижения.
– Это точно, – сказал я. – На полный рабочий день?
– Большую часть года сокращенный, затем, с осени девяносто шестого до дня выборов в девяносто седьмом полный. Ты можешь выделить для нас место в своем расписании? – спросил Хейг.
– Это же ведь не просто консультационная работа, Хейг. Это значит лезть в политику.
– Ну и?…
– Для чего мне это нужно?
– Никому ничего не нужно кроме пищи и воды время от времени. В остальном – кому что нравится, – разъяснил Мардикян.
– Я ненавижу политику, Хейг, особенно местных политиков. Я их достаточно нагляделся, составляя свои прогнозы. Приходится съедать слишком много дерьма. Приходится идти на компромисс с самим собой по стольким безобразным поводам. Нужно подвергаться стольким…
– Тебя не просят быть кандидатом, парень. Только помочь спланировать кампанию.
– Только! Ты требуешь года моей жизни и…
– Что заставляет тебя думать, что Куинну понадобится только год?
– Ты делаешь это ужасно соблазнительно.
Помолчав, Хейг сказал:
– Здесь заложены огромные возможности.
– Может быть.
– Не может быть, а да.
– Я знаю, что ты имеешь в виду. Но власть еще не все.
– Можно на тебя рассчитывать, Лью?
Либо я его соблазнял, либо он меня. Наконец я сказал:
– Для тебя цена будет сорок.
– Куинн может дать двадцать пять сейчас и тридцать пять когда начнут поступать пожертвования.
– А потом доплатит до тридцати пяти?
– Двадцать пять сейчас и тридцать пять, когда мы сможем позволить это себе, – сказал Мардикян, – никаких доплат.
– Почему я должен получать урезанную зарплату? Меньше денег за более грязную работу?
– За Куинна. За этот проклятый город, Лью. Он единственный человек, который может…
– Конечно. А я единственный человек, который может помочь ему.
– Ты лучший, кого мы можем нанять. Нет, неверно. Ты – лучший, Лью.
Временно. Никакой грязной работы.
– Каким будет штат? – спросил я.
– Все концентрируется на пяти ключевых фигурах. Одной будешь ты, другой – я.
– Как менеджер кампании?
– Правильно. Миссакян – координатор переговоров и связей на среднем уровне. Ефрикян – связь с небольшими городами.
– Что это значит?
– Попечитель. И финансовый координатор – парень по имени Боб Ломброзо, в данный момент воротила на Уолл-стрите, который…
– Ломброзо? Этот итальянец? Нет. Подожди. Это гениально! Вам удалось найти спонсора из уолл-стритских пуэрториканцев.
– Он еврей, – сказал Мардикян с сухой усмешкой, – Он говорит, что Ломброзо – старое еврейское имя. У нас потрясающая команда. Ломброзо, Ефрикян, Миссакян, Мардикян и Николс. Ты – наш знатный англосаксонский протестант.
– Откуда ты взял, что я буду с вами, Хейг?
– Я никогда в этом не сомневался.
– Как ты догадался?
– Думаешь, ты единственный, кто может видеть будущее?
Итак, в начале девяносто шестого, года, мы расквартировали наш штаб на девятом этаже старой, обдуваемой всеми ветрами башни на парк Авеню, с живописным видом на огромную секцию здания авиакомпании Пан-Америкэн, и начали нашу работу по превращению Пола Куинна в мэра этого города абсурдов. Работа не была трудной. Все, что нам нужно было – это собрать достаточное количество квалификационных петиций (это совсем легко: вы можете заставить нью-йоркцев подписать все, что угодно и выставить своего человека на всеобщее обозрение, сделать его известным во всех шести округах перед первым туром выборов). Кандидат был привлекателен, интеллигентен, просвещен, амбициозен, совершенно очевидно способен; так что нам не приходилось работать над созданием имиджа, никакой пластической, косметической работы.
Город так часто заставляли умирать, и он так часто демонстрировал судороги безошибочной жизнеспособности, что клише концепции Нью-Йорка, как умирающей метрополии, вышло из моды. Теперь только дураки или демагоги придерживались этой точки зрения. Считалось, что Нью-Йорк погиб поколение тому назад, когда гражданские союзы захватили город и начали беспощадно зажимать его. Но длинноногий энергичный Линдсей воскресил его как город веселья только для того, чтобы превратить веселье в кошмар, когда скелеты, вооруженные гранатами, стали появляться из каждого клозета. Только тогда Нью-Йорк осознал, что по-настоящему представляет из себя умирающий город.
Предыдущий период упадка начал казаться золотым веком. Белый средний класс распался в паническом массовом исходе. Налоги поднялись до репрессивного уровня, чтобы поддержать самые необходимые службы в городе, где половина людей была слишком бедна, чтобы оплачивать свое содержание. Основной бизнес города отреагировал на это тем, что вывел свои офисы в зеленую пригородную зону, и тем самым еще больше усугубил положение с налоговой базой. Византийское этническое соперничество взорвалось с новой силой в каждом районе. Грабители прятались за каждым фонарным столбом. Как такой больной город мог выжить? Климат был отвратительный, население злокачественное, воздух грязный, архитектура некрасивая и целый сонм самоускоряющихся процессов неистово уничтожал экономическую основу города.
Но город все же выжил и даже расцвел. Остались гавань, река, удачное географическое расположение, которые сделали Нью-Йорк независимым нейтральным связующим звеном для всего восточного побережья, нервным узлом, без которого нельзя было обойтись. Более того, город достиг своей эксцентричной потной скученностью особой критической массы и такого уровня культурной жизни, которые сделали его самоуправляющимся генератором по воспроизводству духовных ценностей. В нем, в умирающем Нью-Йорке, происходило так много событий, что город просто не мог умереть. Его нужды должны были продолжать пульсировать и изрыгать лихорадку жизни, бесконечно воспламеняя и обновляя самих себя. Неугасаемая лунная энергия продолжала бесконечно биться в сердце города.
Город не умирал. Но в нем продолжали существовать проблемы.
