Лицо Алексея постепенно наливалось краской. Но если бы жена присмотрелась к нему внимательно, то поняла бы, что это краска не стыда, а гнева. Он поднялся с кресла, охватил себя руками за плечи и заговорил. Его голос поразил Валентину – ровный, сдержанный и холодный.
– Я всегда молчал. А теперь скажу. Ты глупа. Ты хорошо натасканный специалист – и только. А в остальном ты глупа, как… как… ладно, не важно. Ты ничего не понимаешь ни в жизни, ни в людях. Ты даже меня не понимаешь, хотя мы пятнадцать лет вместе. У тебя совершенно необузданное честолюбие, воля и целеустремленность. Да, ты сильный человек, ты сильнее меня. Это ты решила, что я должен быть твоим мужем, – и добилась, ты решила, что мы должны попасть в звездную экспедицию – добилась. А что ты сделала со мной? Из-за тебя я утратил последние остатки воли и духовной самостоятельности. Зачем они мне, когда рядом такая практичная, такая целеустремленная и здравомыслящая жена? А ты не здравомыслящая, ты вообще не мыслишь. Усвоила в юности шкалу ценностей, набор стереотипов и мыслительных блоков – самый банальный набор самых банальных банальностей. Не помню, слышал ли я от тебя хоть раз в жизни что-то оригинальное, свое… Да, ты права – но только в одном. Я хочу вырваться от тебя. Десять лет я буду жить один – своей головой, своим сердцем. Человеку никогда не поздно осознать свои ошибки. Хотя иногда поздно их исправить… А у тебя будет время подумать – даже если сперва придется этому научиться. Попробуй.
– Может, я и дура, но чтобы тебя понимать, не нужно иметь семь пядей во лбу! Достаточно тебя просто видеть! Ничтожество – вот ты кто! Ничтожество, тряпка и мелкий подлец. Да ты ведь не изменял мне только потому, что боялся! А твое стремление к признанию – неважно, заслужил ты его или нет! Господи, зачем я с тобой связалась? Могла же найти себе настоящего мужчину, человека с характером…
– Такой человек выгнал бы тебя через неделю… Ладно. Весь наш разговор – сплошная низость. Прекратим его. Вопрос решен: я улетаю, ты остаешься. А сейчас пойди и займись делом.
Штурманы обрабатывали пластинки. Тимохин обмерял, Ким считал. Коля Тимохин и в самом деле не любил считать, зато обмерять ему нравилось. Имел он необычайную даже для глазастых штурманов остроту зрения и точный глазомер. И работал так, что смотреть приятно. Вот взял очередной негатив, подобрал на этажерке соответствующую маску, точным движением вставил ее в гнездо просмотрового столика, а потом наложил сверху пластинку и слегка подвигал, совмещая точки на негативе с метками на маске. Не глядя ввел номер негатива, наименование опорного квазара, дату съемки. Компьютер вывел расчетное расстояние от «Кентавра» до Солнца, список контрольных точек и результаты прежнего замера, выполненного в начале полета. Тем временем Николай подвел столик к оси микроскопа и, ловко покручивая сразу два винта, поймал в перекрестие слабенькую точку квазара.
– Ну-ка, Димчик, взгляни! Глаз-ватерпас, скажу вам без хвастовства, милорд!
Дима склонился к бинокуляру и восхищенно отозвался:
– Здорово! И как это ты ухитрянешься – ведь почти не крутил, вот так с ходу…
Он повернул призму, отбрасывающую луч на матрицу, и, осторожно трогая винты, не отрывая глаз от окуляров, отрегулировал совмещение по стандартной методике. Посмотрел на нониусы и с завистью констатировал:
– Да уж, что глаз, то глаз… Ошибка всего сорок микрометров! Противоестественно!
– И затратил на наводку раз в сорок меньше времени, – самодовольным тоном добавил Тимохин.
– Ну, все-таки снижает точность…
– Грех спешить с выводами, милорд, – загадочно ответил Коля. И повел микроскоп к первой контрольной точке.
А Дима углубился в расчеты. Точность считывания не превышала восьми знаков, но считал он до двенадцатого – сказывался характер.
Через час Николай перебросил к нему на стол карточку с результатами замеров и небрежно, как бы между прочим, сообщил:
– Кстати, прибор дает против глазомера систематическую ошибку в среднем на тридцать семь микрон…
– Микрометров, – привычно поправил Ким.
– Видно, ось матрицы сбита, – продолжил Николай.
– Или глаз у тебя сбит. То есть косой. В смысле, дает систематическую ошибку, – так же незаинтересованно отозвался Ким.
– А на спор! Позовем деда Виноградова, пусть проверит технику!
– Можно, естественно. Даже нужно. Но все равно с прибором точнее. Естестве… гм… конечно.
– А производительность?
– Это не главное. Времени хватит. Точность – вот что нужно.
– И ты туда же! По-моему, Казарян выпендривается. Конечно, я меряю точнее, чем компьютер, но при таких объемах выборок все погрешности все равно усреднятся, и точность эта на фиг не нужна… Ладно, – Тимохин повернулся вместе со стулом. – Все это лабуда. Кончай считать. Давно поговорить надо.
– Давай поговорим, – согласился Дима Ким и отключил монитор.
– На корабле три штурмана – кэп и мы. Кэп остается. Ему нужен сменщик. И на бот нужен штурман, хотя бы один. Выходит, одному из нас лететь, другому – оставаться. Уяснил?
– Естественно. Давно уяснил. Ты летишь, я остаюсь.
– А что ж так, милорд? Если дозволено будет полюбопытствовать…
– Есте… пожалуйста. Ты халтуришь в расчетах. Поэтому Казарян не любит с тобой работать. А у того, кто останется, вся работа будет с Казаряном.
– И все?
– С другой стороны, у тебя лучше глазомер и реакция. На боте это будет важно.
– Теперь уже все?
– Естественно. Что ж еще?
– Не морочьте мне уши, милорд! А Ирина? Ты что думаешь, все кругом слепые? Ты же до сих пор влюблен в нее как мальчишка!
– Об этом я с тобой говорить не хочу. Ты циничен.
– Это не цинизм – это прямота. Ирина без ума от кэпа. Она останется… Ну что ты вылупился?! Сам не видишь, что ли?…
И замолчал. Дима прикрыл глаза, облизал губы, плотно сжал челюсти. Кадык прыгнул вверх и вниз.
– Ты что, правда не знал?… С ума сойти… – Коля покачал головой, но потом упрямо продолжил: – Так вот знай: без ума! Она останется. Ты без ума от Ирины, ты тоже останешься. Ах, как это романтично, как трогательно! Так вот: это просто глупо. Сопли это, понял? Она все равно тебя не заметит. С кэпом тебе не тягаться. А страдать от неразделенной любви в ваши тридцать два года – это, милорд, идиотизм… Между прочим, она ведь выше тебя ростом, – совсем уж невинным голосом добавил Тимохин.
– Я не верю, что ты и в самом деле так думаешь, – тихо ответил Ким. – Я знаю, ты сам любил Ирину раньше, я мог бы подумать, что ты уговариваешь меня улететь, чтобы самому добиваться, но ведь ты уже… или нет? – Он растерянно уставился на Николая, на его внезапно побелевшие сцепленные пальцы и плотно сжатые губы. – Ты… действительно хочешь остаться?
