— Корабль нам уже не нужен, — продолжал Несс, — в отличие от вас. Мы передадим корабль экипажу вместе со всеми чертежами. Без сомнения, вы сможете внести в него множество усовершенствований.
— За корабль мне наверняка дадут имя, — заметил кзин. — Собственное имя. Я должен увидеть этот корабль в деле.
— Можешь на нем и полететь.
— Сам Патриарх дал бы мне имя. Наверняка. Какое имя он бы выбрал для меня? Может… — И кзин прорычал что-то ужасно громко.
Кукольник ответил ему на том же языке.
Луи нетерпеливо обернулся. Он не мог участвовать в разговоре, который велся на языке Богатырей. Он уже хотел оставить их наедине, как вдруг вспомнил, что в кармане у него находится таинственная голограмма. Он вытащил ее и кинул кзину.
Говорящий-со-Зверями схватил голограмму, осторожно взял ее пальцами и посмотрел на свет.
— Выглядит как звезда, окруженная каким-то кольцом, — заметил он через минуту. — А что это на самом деле?
— Это связано с нашей экспедицией, — ответил кукольник. — Пока больше не могу вам ничего сообщить.
— Какая таинственность! Когда мы вылетаем?
— Думаю, что через несколько дней. Мои агенты ищут кандидата на место четвертого члена нашей экспедиции.
— Значит, нам остается только ждать. Луи, нельзя ли присоединиться к твоим гостям?
Луи встал и потянулся.
— Разумеется. Пусть и гости развлекутся. Говорящий, прежде чем мы уйдем, хотел бы тебе кое-что предложить. Только не сочти это за оскорбление твоего достоинства.
В это время присутствующие разбились на несколько групп. Одни смотрели стереовизор, другие играли в бридж и покер, некоторые занимались сексом. Кое-кто рассказывал анекдоты и забавные истории. Некоторые пали жертвами разнообразной выпивки. На траве в свете встающего солнца можно было увидеть группу этих последних и нескольких ксенофилов. С ними и были Несс, Говорящий-со-Зверями, Луи By, Тила Браун и работающий изо всех сил самодвижущийся бар.
Газон в парке был выкошен по старому британскому способу. Трава была зеленая, блестящая, по-настоящему естественная. Никто не рылся в ее генах, отыскивая сомнительные примеси. У подножия травянистого склона находился теннисный корт, на котором маленькие фигурки бегали туда-сюда, с энтузиазмом махая ракетками.
— Спорт великолепен, — лениво заметил Луи. — Я мог бы вот так сидеть и смотреть целый день.
Смех Тилы Браун его удивил. Он подумал о миллионах шуток, которые она никогда не слышала и не услышит, потому что их уже никто не рассказывает. Из тех миллионов, которые знал Луи, 90 % уже устарело. Прошлое и настоящее не слишком хорошо соединялись между собой.
Луи лежал на траве, его голова покоилась на коленях у Тилы. Небольшой Бар наклонился над ним, чтобы было удобно манипулировать клавиатурой. Луи заказал две порции мокса и вручил один стакан Тиле.
— Ты напоминаешь мне девушку, которую я когда-то знал, — проговорил он. — Ты никогда не слышала о Пауле Черенков?
— Это художница? Из Бостона?
— Да. Сейчас она уже не работает.
— Это моя прапрапрабабка. Когда-то я даже у нее была в гостях.
— Давным-давно она была причиной моего страшного сердцебиения. Ты могла бы быть ее сестрой.
— Обещаю тебе, что с моей стороны ничего подобного тебе не грозит. При условии, если ты мне объяснишь, что это такое.
Луи задумался. Это было им изобретенное выражение для описания его тогдашнего состояния. Он не слишком часто его употреблял, но никогда ему не приходилось объяснять, что это такое. Собеседник всегда понимал, что означает это выражение.
Спокойное, ласковое утро. Чувствовалась легкая усталость. Ему было хорошо и удобно лежать на коленях у Тилы.
Половину гостей Луи составляли женщины, большинство из них были когда-то его любовницами или женами.
Все говорило о том, что он уже вряд ли испытает это сердцебиение. Двести лет оставили довольно много шрамов в его душе. А сейчас он удобно лежал, и его голову поддерживала женщина, похожая на Паулу Черенков.
— Я очень любил ее, — проговорил он. — Мы были знакомы много лет. Однажды мы о чем-то говорили, и я понял, что влюблен. Мне показалось, что и она любит меня. В ту ночь мы были вместе. Я спросил, не выйдет ли она за меня замуж. Она ответила, что нет. Ей хотелось сделать карьеру, и у нее не было времени на такие вещи, как замужество. Несмотря на это, мы запланировали совместный отдых в Амазонском Народном Парке, своеобразную замену медового месяца.
В следующую неделю мое настроение металось от розового до самого черного. Я купил билет и зарезервировал номера в отеле… Не случалось ли тебе любить кого-нибудь, кого ты считала выше себя?
— Нет.
— Я был тогда очень молод. Два дня я уговаривал себя, что я ровня Пауле, и наконец мне это удалось. И именно тогда она заявила, что не поедет. Не помню уже, почему; во всяком случае, повод был.
Мы еще несколько раз вместе бывали на обедах. Я перестал уговаривать ее, но это стоило мне громадных усилий. Наверно, она поняла, чего мне все это стоило. А потом все прояснилось. Она сказала, что чувствует ко мне симпатию, что нам было хорошо вдвоем и мы должны остаться добрыми друзьями.
Я был не в ее вкусе. Но я любил ее. Может, и она так о себе считала, по крайней мере, какую-то неделю. Она не была жестокой, просто не понимала, что происходит…
— Но что же с этим страшным сердцебиением?
Луи посмотрел на Тилу. Серебряные глаза отвечали ему зеркальным отображением, и Луи понял, что она все прослушала.
Луи часто имел дело с чужаками. И всегда он инстинктивно чувствовал, когда какой-то образ не может быть ими понят, как слишком чуждый. Здесь он имел дело с такой же, невозможной для преодоления, преградой.
Какая пропасть разделяла Луи By и эту молодую двадцатилетнюю девушку! Неужели он на самом деле так стар? А если это так, остается ли вообще он человеком?
Тила спокойно ожидала ответа.
— Проклятие! — облегчил Луи душу и вскочил на ноги. Несс рассказывал об этике. Он остановился на миг (прервал сам себя, к удовольствию зрителей и слушателей: одна голова прервала другую), чтобы ответить на вопрос Луи. Нет, он не получил еще никаких донесений о четвертом участнике экспедиции.
Говорящий-со-Зверями был окружен небольшой группой, которая с удовольствием глазела на эту оранжевую гору. Две женщины осторожно почесывали его за ушами. Его необычные уши привлекали всеобщее внимание: они могли раскрываться, как китайские зонтики, могли плотно прижиматься к голове, могли стоять торчком. Сейчас Луи мог рассмотреть вытатуированный на каждом ухе рисунок.
