– Но ведь это не значит, что этот разум может понять – для чего создан человек!
– Может быть, – негромко сказал Моран. – Но это не жизнь, Гомер. Я уверен, это не жизнь. Мы имеем дело с радиомаяком, с наблюдательной станцией. А настоящий разум, та, иная цивилизация, которую мы ищем, она где-то там, – и Моран, совсем как я, ткнул кулаком в небо.
В очках Морана я увидел свое отражение. С глубоко запавшими глазами, осунувшийся, я совсем не походил на того человека, что еще вчера весело разговаривал с Дагом Конвеем…
После этого разговора прошло две недели. Наступил сезон дождей. Унылое плоскогорье истекало ручьями. Со стороны взбесившегося океана рвались на сушу гигантские смерчи. Они извивались над пенящимися воронками, будто обшаривая их края щупальцами, и с грохотом разбивались на узких скалистых мысах.
В одну из таких бурных ночей колония сирен исчезла.
– Они ушли, Гомер! – этими словами разбудил меня Франс Моран.
– Ушли? Как они могли уйти? – изумился я. – Ведь их корни были буквально ввинчены в камень!
Моран, как мальчишку, потащил меня за собой. Пригибаясь под порывами ветра, захлестываемые дождем, мы обшарили весь берег. Сирен не было…
Только когда по приказу Морана автоматы с бота повесили над плоскогорьем пару телевизионных зондов, мы увидели на экранах странные образования, сползающие с холмов, выбирающиеся из подземных пещер, даже переправляющиеся с островов. Сцепившись в нечто единое, сирены как на воздушных подушках ползли в одном четко прослеживающемся направлении – к открытому Мораном кратеру.
– Гомер, – сказал Франс, – кажется, я понял, что происходит.
– Некто сверху решил эвакуировать свою аппаратуру, – предположил я не без иронии. – Он тоже ратует за осторожность…
– Следует переключить все автоматы бота на запись и расшифровку сигналов, – торопливо сказал Моран. – Я уверен, что мы будем присутствовать при уникальном радиосеансе. И этот радиосеанс будет посвящен нам. Хозяева этих машин, Гомер, получили от сирен информацию. А это значит, – медленно заключил он, – что они открыли человека!
Несмотря на бешеный ливень, ветер, грозовые разряды, мы достигли кратера в тот же день. Телезонды продолжали полет, и мы могли следить за всем, что творилось в кратере. Каждая дыра в его склонах, все свободные от металлических полос зоны были заняты сиренами, устремившими листья ввысь. Зеркально отшлифованные стены сияли от странных вспышек. Несмотря на ливень, на гребнях близлежащих вершин наросли горы льда. Эфир Ноос разрывался от атмосферных разрядов.
Когда автоматы разложили записанную бурю по спектрам, мы услышали низкий гул. Тревожный, глубокий, он с удивительным постоянством повторялся через каждые сто пятьдесят секунд… Позже, уже на Земле, я видел и графическую запись гула. Но как не походила он на то, что мы слышали!..
И я невольно вспомнил слова Конвея, так восхищавшегося пением сирен:
– Гомер! Разве Одиссей приказал бы привязать себя к мачте, если бы сирены, вместо концерта в несколько голосов, просто подсунули ему партитуру своих песен?..
Но я еще раз побывал среди сирен.
Дождь стих, небо прояснилось… Выбравшись из танка, я прошел к зарослям, не вместившимся в кратер, и сразу заметил, что мое появление "удивило" сирен. До этого неподвижные, они распустили плоские листья, заныли, затрещали, и я увидел, как заискрилась бахрома металлических игл, покрывающих их поверхность. Осторожно, будто боясь испугать сирену, я прикоснулся пальцами к иглам, ожидая разряда… Но ничего не произошло.
Осмелев я провел ладонью по стеблю. Сотни игл, оказавшиеся на ощупь теплыми и эластичными, приподнялись и влажно охватили руку. Я почувствовал мелкие уколы, но сирена тут же потеряла ко мне интерес.
Я шагнул вперед, стараясь не наступать на распластанные по камням листья, и они, словно их кто-то предупредил, раздвинулись. Уже не думая об опасности, я сделал новый шаг. И опять листья раздвинулись, приглашая меня к чему-то неведомому,
– Гомер! – услышал я из наушников голос Морана. – Где ты находишься? Я не вижу тебя.
Я помедлил с ответом.
– Гомер! Слышишь меня? Отзовись!
– Слышу, Франс, – отозвался я. Но, видимо, Моран меня не услышал.
– Гомер! – продолжал он звать. – Гомер!
Я перестал откликаться. У меня не было на это времени. Но Моран не умолкал. Наушники продолжали хрипеть:
– Гомер! Я вижу движение среди сирен. Где ты?
Он явно видел ту часть колонии, в которой находился я…
А сирены вдруг замолчали.
Ни треска, ни скрипа, ни шороха.
Влажный туман, признак приближающегося дождя, поплыл над ущельем. Я повернулся лицом к близкой обрывистой стене кратера и сразу услышал отраженный от нее голос Дага Конвея:
– Гомер!
Он окликнул меня тек спокойно, будто мы все это время шли рядом. И именно это спокойствие потрясло меня. Страх, смешанный с радостью, охватил меня. Похолодев, я повернулся, но Конвея нигде не было. Только ближайшие сирены крутили бурыми воронками стеблей, будто хотели вывинтиться из камня.
Но если не было Конвея, голос его был. Живой, явственный голос, который я ни с чем не мог спутать…
– Гомер!
Я наклонился, потом присел на корточки. Передо мной были голые стебли и голый камень. Если сирены и впрямь могли воспроизводить человеческие слова, я не мог понять – как они это делают? Ни губ, ни языка, ни гортани у них не было. И я вдруг вспомнил слова древнего мифа: "Своим волшебным пением сирены увлекают путешественников. Путешественники идут на чарующий звук голосов и попадают в объятья хищниц…"
Теперь голос Конвея раздавался в стороне. Он замирал, удалялся, но был все так же явствен. Не знаю, что толкнуло меня, но, уже не боясь, не соблюдая осторожности, я пошел вслед за голосом, пригибая стволы сирен, наступая на широкие листья. Время от времени меня било электрическими разрядами. Я судорожно вздрагивал, но продолжал идти.
– Гомер!
Теперь меня звал Моран. Я остановился.
– Гомер! Возвращайся к танку. В районе сирен повышается радиоактивность.
– Слышу тебя, – шепнул я в микрофон, и на этот раз Моран меня услышал.
– Черт побери! – с облегчением выругался он. – Немедленно возвращайся.
– Иду, – сказал я.
Теперь я шел уверенно. Теперь я не боялся ни разрядов, ни газовых пузырей Ибо сирены, действительно, не были живыми существами. Аппараты. Мертвые роботы. Служители маяка. Все, что угодно, только не жизнь! А поскольку эта аппаратура уже взяла свое от человека, ей не было нужды во мне. Ни Моран, ни я ее больше не интересовали. Они взяли у Конвея все, и вызвать к нам интерес могли их заставить лишь их неведомые разумные хозяева.
