Ознакомительная версия.
Человек закатил глаза, но все же повернулся к Крикунье и начал объяснять.
Она коротко ответила. Человек перевел.
– Она говорит, что ее голова – не из корня мердоны. Конечно, она все прекрасно понимает.
– Скажи ей, что люди никогда раньше не видели такого большого дерева. Попроси ее рассказать нам, что она и другие жены делают с ним.
Кванда помотала головой:
– Прямо к цели. С ума сойти!
Но когда Человек закончил перевод, Крикунья немедленно подошла к дереву, коснулась его и начала петь.
Теперь, стоя у самого ствола, они уже могли рассмотреть копошащиеся на коре маленькие создания. Большинство – четыре или пять сантиметров в длину. Выглядят почти как зародыши, только розоватые тельца покрыты тонким темным пушком. Глаза открыты. Малыши карабкались друг на друга, пытаясь пробиться к одному из белых влажных потеков на стволе.
– Амарантовая каша, – пояснила Кванда.
– Новорожденные, – добавила Эла.
– Не новорожденные, – поправил Человек. – Они уже так выросли, что почти могут ходить.
Эндер шагнул к дереву, протянул руку. Крикунья тут же оборвала свою песнь. Но Эндер не остановился. Он коснулся пальцами коры – рядом с одним из малышей. Неуклонно двигаясь вперед, детеныш натолкнулся на его ладонь, взобрался на нее, вцепился…
– Ты знаешь этого по имени? – спросил Эндер.
Перепуганный Человек торопливо перевел. И тут же сообщил ответ Крикуньи.
– Это один из моих братьев, – сказал он. – Он не получит имени, пока не сможет ходить на двух ногах. Его отец – Корнерой.
– А мать?
– Ой, у маленьких матерей никогда не было имен, – отозвался Человек.
– Спроси.
Человек подчинился. Крикунья ответила.
– Она говорит, что его мать была очень сильной и очень храброй. Она много ела и принесла пятерых детей. – Человек коснулся ладонью лба. – Пятеро детей – это очень много. И она была достаточно жирна, чтобы прокормить их всех.
– Мать приносит кашу, которую они едят?
Человек на мгновение онемел от страха.
– Голос, я не могу сказать этого. Ни на каком языке.
– Почему?
– Но ведь я уже говорил. Она была достаточно жирна, чтобы прокормить всех пятерых малышей. Положи на место маленького брата и позволь жене спеть дереву.
Эндер снова прижал руку к стволу, и детеныш уполз. Крикунья продолжила прерванную песнь. Кванда явно была возмущена бесцеремонностью Эндера. А вот Эла просто светилась от возбуждения:
– Разве вы не понимаете? Новорожденные едят тело своей матери.
Эндер отступил на шаг.
– Как ты можешь такое говорить?! – возмутилась Кванда.
– Посмотрите, как они ползают по стволу – точь-в-точь маленькие масиос. Должно быть, прежде они и масиос были конкурентами. – Эла провела пальцем по коре дерева – в стороне от потеков амарантовой каши. – Дерево источает сок. Вот, видите, в трещинах. В прошлом, до десколады, здесь жили насекомые, которые пили сок, а детеныши свинксов и черви масиос пожирали насекомых. Вот почему свинксы смогли смешать свои гены с генами дерева. Здесь живут не только их дети. Взрослым все время приходится забираться на деревья, чтобы собирать масиос. Даже когда у них были другие источники пищи, они все-таки не могли оставить деревья – их привязывал к ним жизненный цикл. Задолго до того, как они сами стали деревьями.
– Мы изучаем общество свинксов, – нетерпеливо сказала Кванда, – а не характер их эволюции…
– Я провожу важные переговоры, – прервал ее Эндер. – А потому разбирайтесь в чем хотите, ради бога, но не устраивайте мне здесь семинар.
Песня достигла кульминационной точки. Огромный ствол прорезала трещина.
– Они не собираются свалить для нас это дерево, нет? – спросила испуганно Кванда.
– Она просит дерево открыть нам свое сердце. – Человек снова приложил руку ко лбу. – Это материнское дерево, оно единственное в нашем лесу. Нельзя, чтобы ему причинили зло, ибо тогда все наши дети будут рождаться от других деревьев, а все наши отцы умрут.
Голоса остальных жен слились с песней Крикуньи. Трещина превратилась в большое отверстие. Эндер сделал шаг в сторону и встал прямо перед ним. Внутри было слишком темно, и он не мог ничего разглядеть.
Эла вынула из кармана на поясе фонарик и протянула ему. Рука Кванды вылетела вперед и схватила Элу за запястье.
– Механизм! – крикнула она. – Такие вещи нельзя приносить сюда!
Эндер мягко вынул фонарик из руки Элы.
– Ограда отключена, – напомнил он. – И все мы теперь вольны заниматься Сомнительной Деятельностью. – Он направил фонарик в землю и включил, потом чуть сдвинул пальцем колечко, чтобы ослабить интенсивность и увеличить охват. Жены что-то бормотали, а Крикунья погладила Человека по животу.
– Я сказал им, что вы можете ночью делать маленькие луны, – объяснил тот, – и принесли такую с собой.
– Если я впущу этот свет в сердце материнского дерева, это повредит кому-нибудь?
Человек спросил Крикунью, а Крикунья потянулась к фонарику. Затем, уже сжимая его в дрожащих руках, она что-то тихо пропела, а потом направила серебряный луч прямо в отверстие, но тут же отшатнулась и отвела его.
– Свет ослепляет их, – перевел Человек.
Джейн уже говорила на ухо Эндеру:
– Звук ее голоса отражается от стен дупла. Когда свет попал внутрь, эхо смодулировало сигнал, изменив характер звука и добавив обертоны. Дерево ответило, используя собственный голос Крикуньи.
– Видеть можешь? – тихо спросил Эндер.
– Стань на колени, поднеси меня поближе, подожди минуту, а потом засовывай голову в отверстие.
Эндер подчинился. Он стоял, чуть покачивая головой, чтобы дать Джейн возможность смотреть под разными углами, слушал, что она говорит. Потом продвинулся чуть глубже, довольно долго неподвижно постоял на коленях, а затем повернулся к остальным.
– Маленькие матери. Там маленькие матери, те, что беременны. Не больше четырех сантиметров в длину. Одна из них как раз сейчас рожает.
– Ты видишь через сережку? – спросила Эла.
Кванда встала на колени рядом с ним, попыталась всмотреться, но ничего не увидела.
– Редкий случай сексуального диморфизма, – заметила она. – Самки достигают зрелости почти сразу после рождения, вынашивают детенышей и умирают. – Она подозвала Человека. – Те малыши, что ползают по стволу, они все братья?
Человек повторил Крикунье вопрос. Жена протянула руку к трещине, сняла со ствола довольно крупного детеныша и пропела несколько слов объяснения.
– Это маленькая жена, – перевел Человек. – Когда она вырастет, присоединится к остальным и станет заботиться о детях.
– Только одна? – удивилась Эла.
Эндер встряхнулся и встал:
– Эта самка стерильна, а если нет, они все равно не позволят ей спариться. Ей нельзя иметь детей.
– Но почему? – спросила Кванда.
– У них нет родового канала, – объяснил Эндер. – Детеныши прогрызают себе путь наружу.
Кванда шепотом прочла молитву.
А у Элы разыгрался азарт исследователя.
– Невероятно! – воскликнула она. – Но если они так малы, как же они спариваются с самцами?
– Естественно, мы относим их к отцам, – рассмеялся Человек. – А как же еще это может происходить? Отцы-то не способны прийти сюда, разве не так?
– Отцы, – пробормотала Кванда. – Так они называют самые уважаемые деревья.
– Правильно, – подхватил Человек. – У отцов пористая кожа. Они выдувают свою пыль на кору и смешивают с соком. Мы относим маленькую мать к тому дереву, которое избрали жены. Она ползает по коре, сок, смешанный с пылью, попадает в ее животик и наполняет ее малышами.
Кванда молча показала пальцем на маленькие шишечки на животе Человека.
– Да, – подтвердил Человек. – Это наши сучья. Брат, удостоенный чести, сажает маленькую мать на один из своих сучьев, и она держится, крепко-крепко, всю дорогу до отца. – Он погладил свой живот. – Это самая большая радость, доступная нам во второй жизни. Мы носили бы маленьких матерей каждую ночь, если бы могли.
Крикунья запела (хоть уши зажимай!), и отверстие в стволе начало затягиваться.
– Все эти самки, все эти маленькие матери, – поинтересовалась Эла, – они разумны?
Этого слова Человек не знал.
– Они в сознании? – спросил Эндер.
– Конечно.
– Он хочет узнать, – объяснила Кванда, – могут ли маленькие матери думать? Понимают ли они речь?
– Они? – переспросил Человек. – Да нет, они не умнее кабр. И лишь ненамного умнее масиос. Они делают только три вещи. Едят, ползают и держатся за наши сучья. А вот те, кто на стволе дерева, сейчас начинают учиться. Я помню, как ползал по коре материнского дерева. Значит, тогда у меня была память. Но я один из немногих, кто помнит так далеко.
Слезы навернулись на глаза Кванды.
– Все эти матери… Они рождаются, совокупляются, дают жизнь и умирают. Такими маленькими. Они даже не успевают понять, что жили.
– М-да, половой диморфизм, доведенный до смешного, – покачала головой Эла. – Матери достигают зрелости в раннем возрасте, отцы – в глубокой старости, а доминирующие самки стерильны. Какая ирония, не правда ли? Они управляют целым племенем, но не могут передать свои гены…
Ознакомительная версия.
