Тянет кто — то, и я добавляю металла в голос:
— Именно, менять! Если рабы устанут, то начнут мазать, станут долго возиться. А два часа — вполне нормально при их состоянии.
— Дельное предложение.
Соглашается со мной кто — то. Киваю ему. Тот отвечает таким же вежливым кивком.
— А сейчас пора переставлять наши требучеты поближе. Щиты и повозки с копьями готовы?
— Всё в порядке. Можем начинать в любой момент.
Улыбаюсь:
— Все знают, что им делать? Так приступим, сьере, к работе!..
Названные двенадцать выходят первыми, и мы слышим их приказы. Солдаты начинают шевелиться, поднимаются, строятся в колонны, не в силах отвести взгляды от горы камней на месте неприступной когда то стены. Рабы тоже приступают к работе. Малые требучеты уже двигаются, облепленные тушурцами, словно муравьями. Возле больших кипит работа — вынимают стопорные брёвна, вбитые в землю, снимают противовесные корзины. Скоро и они двинутся. Бросаю взгляд на солнце — до темноты успеем. Без суеты и нервотрёпки. Осаждённые сейчас при всём желании ничего не смогут сделать. Ворота второй стены завалены наглухо. А скакать по рыхлой груде камней вряд ли получится… Неторопливо спускаюсь вниз с холма. Вороной у коновязи вскидывает призывно голову, но я лучше пешком. Дохожу до позиций. Хм… Неплохо. Очень даже неплохо!.. Переход через ров расширен, укреплён, и первые требучеты уже на той стороне. Дистанция их стрельбы известна, так что пленники торопливо укрепляют заранее намеченные площадки, и вот малые камнемёты дают первый залп. А позади них неторопливо ползут из большие собраться, которые каждый тянет по сотне рабов, впряжённых в верёвки… Едва первая машина равняется со мной, как слышу короткий вскрик и сочный хряск. Кто — то из рабов поскользнулся и попал под огромный полоз. Мир его праху… Лишь алая струйка сочится по промёрзшей до звона земле, раздавило в мгновение ока. Осторожней надо быть, однако… А на стенах Кыхта паника и суета. Мельтешат шлемы, блестят, пуская зайчиков на осеннем солнышке, доспехи… Зря стараетесь, господа мертвецы. Ой, зря… Работа кипит. Все требучеты уже на позициях, теперь их надо закрепить, загнав в крестовины станин брёвна-замки, вбитые в землю, поставить ограждения для прикрытия расчётов, подтянуть камни и глиняные зажигательные снаряды. Много их тащить сюда не будем. Пусть лучше хранятся за рвом. Если каким то чудом жители Кыхта решатся на вылазку — оборонять боезапас там будет куда легче…
Глава 21.
— Сьере командующий, барон дель Таури передаёт — всё готово к первому залпу.
Солдат запыхался, дышит тяжело, пот градом. А пробежал вроде и немного, всего то метров триста. Слабак… Ладно. Я оборачиваюсь к лордам, ждущим позади меня, слегка растягиваю губы в улыбке:
— Ну, что благородные сьере, приступим?
Молчаливые кивки. Ничего, лорды… Сейчас вы увидите такое, что будет очень долго сниться вам в будущем в кошмарных снах…
— Итак, сьере, смотрите и запоминайте, какой может быть война… Подать сигнал!
Кто — то из находящихся на командном пункте солдат льёт из миски нефть в пышущую пламенем жаровню, и в небо вздымается столб чёрного дыма. Он неподвижен, клубится буграми, потому что нет ни ветерка. Но он сейчас возникнет… Шевеление возле машин, и вот первые снопы дыма взмывают в воздух, описывают чётко заметную в неподвижном воздухе дугу, и… Яркие вспышки, мгновенно багровеющие, затем окрашивающие чёрным дымом. Вязкое, до невозможности грязное, если можно так выразиться, пламя… А потом до нас доносится жуткий вой горящих заживо людей. Требучеты дают новый залп, снова дымные дуги, взрывы, крики нарастают, сливаясь в один непередаваемый, невыносимый стон горящего города. Кажется, что плачет сама земля, кто — то из властителей не выдерживает, зажимает уши, но я лишь усмехаюсь и даю новую команду:
— Послать гонца к железноруким, пусть усилят темп стрельбы.
Солдат, которому отдано приказание, смотрит на меня со страхом, но под моим тяжёлым взглядом срывается с места, словно ошпаренный и со всех ног мчится к камнемётам. Суета возле них усиливается, а из — за стен Кыхта вырываются огромные, выше домов и башен, языки чадного пламени… Снаряд за снарядом влетают в этот огонь, некоторые горшки разрываются прямо в нём, словно протуберанцы на солнце, огненные струи брызжут в разные стороны, и — вот оно. Я ощущаю первый, пока ещё очень слабый порыв ветра… Воздух над городом, расположенным между двух каменных стен, начинает нагреваться… Ведь не просто так я делал ставку именно на зажигательные снаряды. Совсем не с проста… Кыхт, как уже упоминалось раньше, вытянут вдоль двух практически отвесных каменных гряд высотой едва ли не в километр. Подняться на эти скалы невозможно. С тыла — королевство, его самые плодородные и густонаселённые земли, откуда непрерывным потоком поступают подкрепления, припасы и можно укрыться беженцам. С фронта — две огромные стены, которые невозможно захватить. Практически невозможно. Не одна армия уже потерпела поражение под стенами города… Но слабое место — именно его расположение. Вытянутость на несколько километров, скалы, вздымающиеся в небеса. Он находиться словно в огромной трубе. А что нужно, чтобы в ней возникла тяга? Всего лишь поднести огонь к началу… И мы это сделали…
— Стреляй! Ещё стреляй!..
Расчёты из рабов уже забыли обо всём, что мы враги, что они — рабы. Словно зачарованные, пленники кидают кувшин за кувшином с огненной смесью в желоба, набрасывают на них пращи рычагов. Удар молота, выбивающего стопор, и с шипением по смазанному салом желобу кувшин срывается с места и взмывает в воздух. Оставляя за собой дымный след от зажжённого фитиля, пропитанного рёсским маслом, беспорядочно вращаясь в воздухе глиняный сосуд летит в город, взрывается, адская смесь вспыхивает, и огненный фонтан сливается с десятками и сотнями других, воспламеняя всё вокруг, что попадется на его неумолимом пути. Пламя растёт, ширится, разогревая воздух… И тогда вступают в действие законы физики. Нагретый пылающим напалмом воздух поднимается вверх, а его место занимает более холодный… Возникает поначалу слабый ветерок, который с каждой минутой становится всё сильнее и сильнее. Поступает больше кислорода, пламя крепнет, пожирая всё, становится ещё горячее, вспыхивает даже металл, лопаются камни, а хрупкое и слабое человеческое тело испаряется почти мгновенно, добавляя пищи огню своим жиром… И крепнет ветер, превращаясь в настоящий ураган, и всё жарче огонь, а поскольку ущелье не ровное, а вздымается вверх, то и город расположен уступами, и вдоль улочек Кыхта стелятся огненные языки, раздуваемые жутким, воющим рукотворным ураганом. Лопаются глинобитные стены, вспыхивают мгновенно, словно облитые бензином, деревянные навесы и тканевые палатки беженцев, выгорают спрятанные внутри балки из крепких брёвен, рушатся дома, расчищая пространство, давая простор ветру… И, наконец, возникает он, рёв огненного шторма, сметающего всё на своём пути… Давящий на уши и разум, который никогда не забыть тем, кто его видел и слышал…
